Книга Летний сад, страница 165 – Полина Саймонс

Татьяна в ужасе уставилась на него:

– Шура, ты же это не всерьез!

– Именно всерьез. – Он всмотрелся в ее лицо. – Вспомни Кокосовую Рощу.

Александр посадил ее себе на колени. Он был все так же грязен, а ее летнее платье было таким безупречным…

– Ты оставалась на лодке, приносила мне обед на пристань, мазала волосы майонезом, а когда я возвращался с работы, ты была радостной, взволнованной, отдохнувшей. Энтони был накормлен и чист, ты с ним играла. Ты так страстно ждала меня, готовила эти… бананы. Разве это не было прекрасно?

– Было, – прошептала она. – Но это в прошлом. Ты не можешь уже тосковать по этому.

– А я тоскую. Я хочу этого здесь. Это все, что мне нужно. Я хочу охотиться и собирать коренья, а ты сидела бы дома. Я не хочу, чтобы ты работала. И уж конечно не в этом долбаном госпитале!

– Тсс!

Они оба посмотрели на закрытую дверь комнаты Энтони.

Александр понизил голос:

– Он из тебя всю душу вытянет.

– Нет. Увидишь.

– Для меня ничего не останется.

– Это неправда.

– А как насчет Хуачуки? Я могу в любой момент получить там постоянную работу. Хочешь, чтобы я там работал?

– Но тогда мы не сможем жить здесь, в собственном маленьком доме, на своей земле.

– Я не об этом.

– Но ты не хочешь возвращаться к той жизни.

– Тогда почему хочешь ты?

– Я не хочу. Я просто хочу помочь нашей семье… и… и это единственное, что я умею делать. Возможно, я могу еще найти оружейный завод, собирать танки, как на заводе Кирова? Это я тоже умею.

– Таня, я думал, главный смысл Финикса для нас тот, что мы оба пытаемся делать нечто, чего не умеем. То есть просто жить. Потому что разве тебе хотелось бы, чтобы я напоминал тебе обо всем, что я умею делать? Я знаю, ты не хочешь, чтобы я этим занялся. Рихтер, впрочем, рад был бы взять меня с собой в Корею.

– Александр, – заговорила Татьяна, – это вряд ли одно и то же, так? Я работаю три дня в неделю в мирном госпитале, и я дома в постели с тобой каждую ночь. Если мы отправимся в Корею, и люди, которые хотят тебя убить, бросят что-то очень большое, и оно взорвется прямо в твоем бункере? Не видишь тут маленькую разницу, нет?

– Я как раз об этом. Мы пытаемся построить здесь новую жизнь. Новую – вот главное слово. Но что с тобой? Ты не достаточно видела кровопролития?

– Все будет хорошо, – умоляюще произнесла Татьяна.

– В самом деле? Там вокруг тебя будут огнестрельные ранения, ножевые, результаты драки в барах, убийства, автомобильные катастрофы, сердечные приступы… Смерть. Какого черта тебе хочется попасть в такое окружение? – Он умолк, слегка отодвинулся от нее, сидевшей все так же на его коленях.

Ее взгляд был умоляющим, губы скривились. И внезапно Александр понял. Пока он шел своей дорогой, она шла своей. И как бы он заставил ее перестать быть той, кем она была? И после этого он сказал лишь одно:

– Разве то, через что я прошел, не показало тебе, что, если бы ты была бычком, ты была бы мечтательным бычком?

– Нет, только не я. Я со всем справлюсь. – Ее губы слегка задрожали. – Я справлюсь со всем. И через какое-то время добьюсь небольшого повышения, – утешающим тоном продолжила она. – Перейду в родильное отделение. Буду развозить детей.

– Начни с того, чтобы доставить в мир собственного ребенка, а уж потом займись другими, как тебе такое? – Александр с коротким стоном встал и отправился мыться и переодеваться. – Я даже не собираюсь спрашивать, где именно в госпитале ты будешь работать, – сказал он, уходя. – Потому что знаю – это не детское отделение. Не в женском наверняка. Детки, нежность, счастье… прости господи. Нет. На тебе отпечаталось то предсмертное отделение в Морозове. Значит, ты будешь или в экстренном отделении, или в интенсивной терапии.