Книга Невестам положено плакать, страница 71 – Александра Довгулёва

Они переждали полдень в тени крутого берега резкой линией врезавшегося в каменистый пляж. Борс переживал за лошадь, чистил её копыта и причитал, а Гленна же, отобедав, с брезгливым удовлетворением разглядывала орду ярко-красных божьих коровок, облепивших подсохшую рыбину на прибрежных камнях.

Пурка лежал у её ног, высунув язык: он не стал есть устрицу, но вполне был доволен жизнью. Гленна поглаживала его по влажному боку: пёс норовил зайти в воду при любой возможности. Даже не смотря на то, что соль щипала его нос и язык.

После полудня, они вышли на утоптанную дорогу. Она была слишком хороша, чтобы появиться здесь случайно и вела вдоль берега, причудливо петляя между деревьев. Они поднялись на пологих холм. Солнце вышло из-за облаков впервые за этот день и Гленне стало светлее на душе. Ещё и потому, что не смотря на всё, что ей довелось пережить, на свете всё ещё были такие места, как это. Бесконечный луг был усыпан цветами, которые раскрывали свои лепестки навстречу вышедшему солнцу. Голубые колокольчики вперемешку с покачивающимися на ветру злаками радовались тому, что тень отступила.

— Красиво, — сказала Гленна себе под нос.

Молчавший почти весь день Борс, неожиданно отозвался.

— Верно.

Они постояли на изгибе дороги, прокатанной колёсами тяжёлых телег. Луч солнца высветил несколько сваленных вместе камней неправильной формы. Ещё один след великанов, древних как небесный свод. Отчего-то, ей так легко было представить, что именно здесь, из одного из камней, того, что был чуть выше прочих, вытащил меч маленький мальчик, сделавшись в одночасье королём.

— Однажды, я побывал за морем, в месте откуда взяли начало викинги, — внезапно начал Борс.

Гленна затаила дыхание. Неужели он и впрямь решил рассказать о себе что-то, о чём запретил его спрашивать? Девушка ощутила неожиданный голод до знаний, поняла, что любая ниточка тянувшаяся из его прошлого для неё ценнее злата. Она боролась со своим любопытством всё это время, но сейчас, поощрённое самим охотником, оно разгорелось с неистовой силой.

— Они сами говорят, что там слишком холодно, чтобы пристало жить человеку. Тот край суров, но и красив. Однажды по весне я был высоко в горах. Мне трудно объяснить тебе, Гленна, что чувствуешь на такой высоте. Там сам воздух такой, что голова идёт кругом, а звёзды столь близки, что кажется можно услышать их голоса. В том краю рождаются чудовища, закалённые холодом, и люди, столь же могучие, сколь крепки скалы, которые всегда покрыты снегом. Только самое удивительное, Гленна, что даже там, где зимы кажутся бесконечными, а лето напоминает позднюю осень, тоже наступает весна. Смотришь вниз на залитую солнцем долину и понимаешь: всё жёлтое от цветущего утёсника, а шапки нетающих снегов ярко-розовые, точно губы смущённой девы. Тогда понимаешь так ясно: этот мир удивителен. Какие бы злодейства ни чинили в нём люди и нелюди, какая бы слепота не напала на сынов земли погрязших в насущном труде или войнах, мир остаётся невыразимо прекрасным. Можно этого не замечать или, напротив, как мы сейчас, посмотреть с почтением и пониманием. Мир красив сам по себе, потому, что так задуман. В этом его великое благословение.

— Твои речи не хуже слов филидов, — сказала Гленна.

Ей ещё чётче представился меч заточённый в камне, а пото склоны самых высоких гор, розовых от утреннего солнца. Гленне показалось, что они стали с Борсом в этот миг ближе, чем во все прочие. Даже ближе, чем тогда, когда он обнимал её.