Книга Невестам положено плакать, страница 83 – Александра Довгулёва

— Непросто тебе пришлось, девочка, — сказала она, осматривая бледные запястья с голубыми прожилками вен, — тело твоё истощилось, но это поправимо.

Это были самые добрые слова, какие она услышала от дворцового люда.

Безделие было для Гленны губительно так же, как и прежде. Когда она не перечитывала книгу стихов, она проговаривала слова старинных саг, выученных ею наизусть. Порой, у неё не получалось отрешиться от тягостных воспоминаний. Когда они, одно страшнее другого, настигали девушку, она позволяла себе думать о Борсе. Гленна вспомнила его ласковые прикосновения под римским каменным сводом, окружённым дикими розами и девичьим виноградом. Она гадала, чем были руины в дни рассвета. Представляла их то храмом светлого доброго божества, то дворцом, в котором росли чьи-то дети.

Она думала о Борсе, хотела на него сердиться за то, что не пожелал плыть вслед за ней, но понимала, что виниться ему перед ней не в чем. Хотела ли она его вновь увидеть? Да. Окажись он здесь, при дворе Эгга, назовись он настоящим именем, попроси он короля отдать ему девицу Гленну в супружницы — она бы согласилась. Потому, что никому и никогда не доверяла так, как Борсу, о прошлом которого ничего не знала.

Скорее всего, они никогда больше не увидятся. Если же богам будет угодно устроить встречу, она обязательно поблагодарит его за всё, что он сделал для ирландской беглянки.

Ей хотелось верить, что у Борса и Пурки всё хорошо. Отчего-то в это верить было проще, чем в собственное благополучие.

Гленна так привыкла бояться, что продолжала ждать опасности и в стенах замка её отца. Пусть она была от крови владыки Ирландии, пусть всеми силами она стремилась попасть домой, ей было страшно.

Было ли это дурным предчувствием или привычкой?

* * *

В то утро Гленна проснулась от ужаса, причины которого не ведала. Она резко села на пастели, её сердце колотилось так неистово, точно она только взбиралась по крутому склону. Может быть, причиной тому был дурной сон, но девушка помнила лишь глубокую темноту.

Она просидела в одиночестве, кутаясь в шерстяное покрывало, недолго. В комнату вошла Иффе с кувшином тёплой воды. Служанка замерла на мгновение, поняв, что вверенная её заботам королевская любимица уже проснулась. Гленна спала подолгу все эти дни.

— Доброе утро, госпожа, — сказала она бесцветным голосом.

Затем она принялась за хлопоты, которые Гленна считала своими будучи личной служанкой Оноры. Позже, принесли холодное мясо и тёплое вино, сдобренное пряностями. Гленна, неспособная отрешиться от необъяснимых страхов, почти не чувствовала вкуса пищи и ела с трудом.

Ей принесли новый наряд.

Платье из шерсти было такой тонкой работы, что Гленне было страшно его трогать, не то что носить. Оно надевалось на выбеленную льняную сорочку, рукава подвязывались поручами вышитыми белым по белому. Подобные она видела у Оноры и у других высокородных дам.

Отказать надевать белое одеяние — оскорбить самого короля. Конечно, Гленна не осмелилась бы это сделать. Только ей было бы по сердцу что-то менее драгоценное, такое, что не страшно порвать от неловкого движения или испортить нечаянным пятном.

Платье было точно в пору, его шили для неё: длинный подол достигал пяток, облачённых в новые туфли точно так, как полагалось для женщины. При её высоком росте это было редкостью: далеко не всегда портниха утруждала себя тем, чтобы отмерять полотна столько, сколько действительно было нужно. Тонкий пояс был сплетён из особенно красивой гладкой нити, поблёскивающей серебром.