Онлайн книга «На краю любви»
|
– Все слажено, – довольно пискнул попик, дуя на страничку, чтобы чернила быстрее просохли. – Сделал дело – гуляй смело! – Гулять-то гуляй, только помни: коли молвишь слово лишнее, сболтнешь кому о том, что здесь было, живо тебе святой Петр брякнет своими ключами, понял? – пригрозил коренастый, а потом протянул с ленивой ухмылкой: – Ах да! Мое-то дело еще не кончено! И небрежно, как бы мимоходом, он спустил курок пистолета, который был направлен на Данилова. Тот схватился за грудь и рухнул на затоптанный пол… рядом, вскрикнув, повалилась Ася. Федор Иванович пока был в сознании, даже думать мог. Второго выстрела он не слышал – значит, Ася всего лишь в обмороке, а не убита. Она еще поживет! Данилову стало легче от этой мысли. А может быть, стало легче потому, что кровь, вытекая из груди, уносила с собой жизнь? Тело сделалось словно бескостным, невесомым, перед глазами все поплыло. Снизу, с пола, на который он упал, окружающее казалось искаженным, неправдоподобным. Коренастый шагнул к лежащим, вздернул Асю под мышки, потащил куда-то – ноги ее волочились по полу, голова свешивалась безжизненно, она исчезла из поля зрения Данилова, как ни пытался он повернуться, чтобы проводить ее прощальным взглядом… Вдруг повеяло резким прохладным ветром, заметалось пламя факелов, что-то просвистело пронзительно раз и другой. Главарь и Гриня упали. Потом грянул ружейный выстрел – и на пол рухнул человек, который все это время держался в углу: тот самый, у которого были бумаги Данилова… Юрий! Да, Федор Иванович еще успел увидеть это, а потом мир померк в его глазах. Часть вторая. Портэфёй Федора Данилова Ох, как больно, как же болит все! В бок словно бы кол воткнули, руки ноют, а голова… ох, голова раскалывается. – Асенька, деточка моя, да как же тебе досталось, бедняжечке! Что-то прохладное, мягкое легло на лоб, и немного легче стало. – Попьешь, деточка моя? Губы у тебя пересохли. Попей водичку со смородиновым листом. Попей, лапушка, я помню, как ты ее любила! – журчал ласковый женский голос. Кто же это помнит, что Ася любила холодную воду с толченым смородиновым листом и капелькой меда? Такую воду няня делала, няня Настасея! Это она?! – Нянюшка, Настасеюшка, – чуть шевеля губами, шепнула Ася, – это ты, нянюшка моя? Но как же ты здесь оказалась? Ты же умерла… Или я тоже умерла и мы теперь вместе? Как хорошо… – Христос с тобой, деточка, – заохала женщина. – Опомнись, неужто не узнаешь, я ведь Антонида! Антонида, нянька Никитушкина да Костеньки покойного, царство ему небесное! Я и научила твою Настасею, упокой, Господи, ее душу, делать смородиновую водичку. Так что попей, пока холодненькая. Ася, не открывая глаз, припала губами к краю сосуда. Стекло, бокал стеклянный… В Широкополье были такие бокалы, она их с детства помнила, их берегли пуще зеницы ока. Неужели она и впрямь в Широкополье? Но как попала сюда? – Да пей же ты, чего замерла? Неужто невкусно? Глотнула. Незабываемый вкус! Там, в своем Хворостинине, оставшись одна, Ася почему-то такую воду себе не делала. Она вообще не жила, а избывала годы тусклого ожидания. Ждала выздоровления матушки – не дождалась. Ждала возвращения отца – не дождалась. Ждала приезда Никиты – не дождалась. Но приехал Федор Иванович – и все изменилось: он словно бы живой водой спрыснул Асину жизнь! |