Книга Царствуй во мне, страница 78 – Наталья Ратобор

«Признаю крайне желательным наступление, если таковое будет решено, произвести оное до наступления весны, когда озёра, реки и болота скованы льдом».

Генерал Алексеев не дал этой записке должного хода. Только когда французы, терпящие губительное поражение под Верденом, прислали отчаянное посольство Государю, было принято решение о срочной операции.

Время подошло к мартовской распутице, превратившей поля чуть ли не в зыбкие болота. Кавалерия оказалась беспомощна. Перемещение артиллерии крайне затруднено. Да и без того тяжелой артиллерии практически предоставлено не было; пушечных снарядов для каждодневного расхода выделили не более 50. Значит, должной артиллерийской подготовки для подавления обороны противника произведено быть не могло. Как водится, компенсировали людским ресурсом, с потерями мало считались.

Дивизия Шевцова и Дружного в составе левофланговой группы 2-ой армии под командованием генерала от инфантерии Балуева наступала по южному краю озера Нарочь.

Рекрутировали проводников из местных селян, сверялись с картами. Прокладывали жердяные гати, артиллерию везли с помощью тяглового скота – под уздцы по настилам; на привалах жгли едва разгоравшиеся костры: рыхлый мартовский снег валил пьяными мокрыми хлопьями. Свыклись с волглым бельем. Согревались движением. Не всегда было время поставить и шалаши. Вкапывались в жижу, понизу еще скованную морозом, растапливали лед кострищами.

Несмотря на препятствия, группа Балуева на удивление точно выполняла свою задачу, следуя изначальному плану. Ведя тяжелые бои, русские продвинулись на девять километров в глубь территории, занимаемой противником. Но, к сожалению, это был едва ли не единственный результат операции. Начальник штаба верховного Главнокомандующего генерал-адъютант Алексеев приказал:

«…приостановить выполнение операции в намеченных ранее размерах до улучшения местных условий».

Наступление было остановлено.

Разжалованный в прапорщики хворый Захар Томшин пожаловал в петроградскую аптеку «Доктора Пеля и сыновей» за упаковкой кокаина: мучили старые раны.

Ассистент провизора удивленно вскинула на него глаза: Захар Анатольевич, подтянутый военный, со взглядом, выдающим умудренного жизнью человека, не походил на закоренелого наркомана. Расспросила и дала пару дельных советов по мышечной растяжке. Поддержав военного приветливой улыбкой, порекомендовала согревающие мази.

Через день Мария Николаевна вновь обнаружила у прилавка фигуру застенчивого мужчины в шинели:

– Что, опять беспокоит?

– Беспокоит… не бок. Вы облегчили мне муку – позвольте в знак благодарности преподнести небольшой презент, – Томшин, стесняясь, передал ей плитку российского шоколада и, помявшись, высвободил из-под шинели ветку оранжерейной абелии.

– Где же вы… в такое время… и весной, – обрадовалась мадемуазель Чернышова, тут же спохватываясь и делая строгие глаза.

Вечером взволнованная Мария возвращалась домой. В мечтах она уже увидела себя под руку со славным новым другом – и рассердилась: «Дуреха, просто зашел поблагодарить… А, может, он и женатый вовсе, а у тебя – свой жених».

Но понравившийся военный приходил снова и снова – и она уже ждала его появления. В тесном помещении словно по-рождественски звонили бубенцы, созвучные дверному колокольчику.