Онлайн книга «Наагатинские и Салейские хроники»
|
– А Типиш кем на самом деле был? – Да из знатных он, да бедных! Мнишый он. Отец с дедом состояние промотали и пустили его по миру. Когда мальчишка в его лапы попал, сразу поживу почуял. Про Мнишыев Зразый слышал, но бедными они точно не были. Ну последние двести лет точно… – Собрал кучку сторонников, таких же жадных до денег, как и я. И объявил о смерти благословенного Типиша, который благородно и бескорыстно лечил всех страждущих. Остался в истории праведником, проходимец! А на самом деле «Типишем» был и остаётся мальчик. Типиш сдох лет сто назад и передал мальчишку «в наследство» потомкам. Тут не мы, папенька, деньги лопатой гребём, хотя заработал я немало, а Мнишые. Доходы со всех земель, что отданы монастырям, идут им и ещё паре-тройке причастных семейств. А здесь, в подвале, живёт источник всех их богатств! Живёт и уже два с половиной века плачет от страха и жалости к нам. Не могу я больше, папа! Думал, сердце совсем камнем стало, ан нет. Живое оно, бьётся и страдает. Не могу я больше смотреть на его слёзы и что делать, не знаю. А он, душа наивная, верит всему, что я говорю. Ещё и окна эти… Поразбивал бы, да что потом делать? Папенька, что делать? Куда он доверчивый такой пойдёт? Его ж обманут и сожрут другие духи. Да и выпущу я его, что будет? Папа, тут же столько людей собралось, и все памятью калеченные. Выпущу, что с ними будет? Мнишые ж перепугаются. Чё сотворят? Заварил я, батюшка, кашу и как сожрать её, не знаю… – А с памятью что? – требовательно спросил Зразый. – Так не помнят же излеченные ничего. Нарочно память калечат. Они ж, больные, сразу после излечения глаза открывают и мальчика видят. Типиш ещё печать какую-то придумал. Точнее, не он, а какой-то из сторонников-проходимцев. Я уж не знаю как, не по моему уму дело, но завязывают они образ мальчика на образ кого-то из близких и вычищают полностью из памяти. – Не понял… – Да что тут непонятного? Берут отца, в памяти бедолаги делают так, чтобы образы отца и мальчика становились одним целым, и все воспоминания, связанные с папенькой, вычищают. Ведь большой кусок воспоминаний о близком легче отыскать в бездонной памяти, чем один миг встречи с мальчиком. А остальное всё в памяти закрывают. Украсть все воспоминания оказалось не под силу. Ох, папа, я смотрю иногда на них и изнутри разъедаюсь. Они ж порой что-то вспоминают, а просвещённые братья говорят им, что фантазии всё. Папеньку помнишь? Или брата? Мужа? На кого они там образ мальчика навязали. Нет? Значит, не проснулись воспоминания. А как они вспомнят, если об одном-единственном все воспоминания вычищены совсем? – Как совсем? – Зразый почуял, что пол уходит из-под ног. – Ну… подчистую. Боги, господин Винеш будет в ужасе. – А что за печать? – Да боги её знают, – в голосе старика появилась вялость. Зелье и сонный порошок опять брали своё. – Я ж совсем не по этому делу. Да ты сам взгляни, она в алтаре хранится. Там… у-у-у-ва-а-а-а… – привратник широко зевнул, – молитву прочти. Или так загляни. Ты ж умер… Старик всхрапнул, и Зразый погладил его по голове. – Спи, мой сын. Всё прощаю. Двери дома для тебя всегда открыты, буду ждать. И, уложив, похрапывающего привратника на скамью, подступил к трибуне. Ничего больше похожего на алтарь рядом не было. Парень внимательно осмотрел резные цветы и заметил в лунном сиянии щербины. Запалив светляк, он различил ползущие по стеблям буквы и задумчиво почесал башку. |