Книга Наагатинские и Салейские хроники, страница 203 – Екатерина Гичко

– Слушай внимательно. От твоего побега зависит множество жизней. Поэтому валишь в часовню, берёшь бумаги из алтаря, пишешь на них то, что скажу, и возвращаешься сюда. Ко мне под бок!

– Ты не оставишь меня? – испуганно пролепетал Ссеверасс.

– Я буду здесь греть тебе место. А теперь слушай…

[1] Высшие – в мире богов и духов редко называют кого-то «богом» или «духом». Это понятия смертных.

[2] У оборотней тела умерших сжигают, пепел зарывают в землю и сажают в него семена деревьев.

Дверь в часовню грохнула, и внутрь влетел запыхавшийся помощник настоятеля.

– Ворота закрыты, – прошептал побледневший от страха Ер.

Мастюня через плечо бросил на него прищуренный холодный взгляд. Колкий, промораживающий, зрачки от ярости дрожат. На бычьей шее вздулись вены.

– Какие ворота, идиот? – сквозь зубы процедил оборотень. – Он дух. Что ему твои ворота?

И без того растерянный и перепуганный Ер жалобно заморгал и отступил к двери.

Исчезновение главной ценности монастыря обнаружил сам Мастюня, когда утром пришёл проведать привезённую ночью сестру. До сестры он так и не дошёл. По привычке первым делом направился к лестнице, чтобы посмотреть на дверь в обиталище духа, и замер, прошибленный ужасом.

Из-под неплотно прикрытой двери пробивалась тусклая полоса света.

Мастюня до последнего надеялся, что пьяный Темаш просто заходил внутрь и не закрыл за собой дверь. Но войдя и увидев повсюду на полу осколки разбитых окон, едва не опустился на колени. Холодный пот проступил на спине, а в груди, вокруг сердца, напротив, всколыхнулась удушающая волна жара.

– Ничего не помню… не помню…

Настоятель с ненавистью уставился на привратника, который сидел на скамье в зале проповедей и раскачивался, схватившись обеими руками за голову. По распухшему лицу текли слёзы, щёки раскраснелись от ударов – Мастюня никак не мог разбудить пьяницу. Глядя на него, Мастюня ощущал, как внутри зреет и зреет желание прибить тварь.

Так бы и поступил, но…

Во рту пересохло, когда настоятель представил реакцию истинных хозяев монастыря. Мало того что без Ссеверасса останутся только доходы с земель, что пожаловали ордену, и от больных, жизнь которых продолжали обеспечивать родственники. В ордене, конечно, много хороших лекарей, но ни один из них никогда не сравнится со знаниями и силой бессмертного духа.

Но не это самое страшное. Хотя для него, Мастюни, и других братьев потеря денег очень неприятно. А для истинных хозяев самое ужасное – раскрытие истины, где орден никакое не собрание благочестивых последователей, а Типиш вовсе не так благороден. Семьи тех, кого удерживают в стенах монастыря, разорвут их на части. Репутация разбогатевших на Ссеверассе родов будет уничтожена. Денег-то у них теперь достаточно, чтобы восстановить дела и не зависеть от успехов и проблем ордена. Но правда может уничтожить всё.

И реакцию хозяев предсказать несложно.

Первым делом они захотят убрать всех знающих братьев. Мастюня промокнул вспотевший лоб. А потом… может быть… устроить катастрофу, несчастный случай, который унесёт жизни остальных и уничтожит орден. Какое несчастье и горе! Тупица Темаш подвёл их всех к смерти! Мастюня бы убил его, и рука бы не дрогнула. Но…

Пальцы сжались на свитке.

Первым делом после обнаружения пропажи Ссеверасса настоятель кинулся в зал проповедей, опасаясь, что вторая главная ценность монастыря тоже исчезла. Но бумаги с печатью забвения были на месте. Только на оборотной стороне свитка неровными буквами было оставлено послание. От самого Ссеверасса.