Книга Художник из 50х, страница 22 – Сим Симович

— Да так, интересно. У тебя голос хороший, я вчера заметил, когда ты напевала.

Нина покраснела, опустила глаза.

— Ой, да что ты… Я же не умею толком.

— Умеешь. И очень приятно слушать.

Она подняла взгляд, и Гоги увидел в её глазах что-то новое. Не просто дружелюбие соседки, а настоящий интерес. Девичий, застенчивый, но искренний.

— А ты… а ты правда думаешь, что у меня голос хороший?

— Думаю. А ещё думаю, что ты очень красивая.

Слова сами слетели с губ. Гоги удивился собственной смелости — обычно он был сдержаннее с женщинами. Но что-то в утреннем свете, в её улыбке, в запахе свежего чая делало момент особенным.

Нина совсем покраснела, но не отвернулась.

— Гоша, ты… ты серьёзно?

— Серьёзно.

Они смотрели друг на друга через стол, и воздух между ними словно наэлектризовался. Простая кухня, простой завтрак, а ощущение — будто мир изменился.

— А можно… — начала Нина и запнулась. — То есть, если хочешь, конечно… На воскресенье в клубе танцы будут. Может, пойдёшь?

— С тобой?

— Ну… да. Если не против.

Гоги протянул руку через стол, осторожно коснулся её пальцев. Кожа была тёплой, мягкой.

— Не против. Очень даже за.

В дверях послышались шаги. Нина быстро отдёрнула руку, отвернулась к окну. Вошла Марья Кузьминишна с пустой сумкой — собиралась на рынок.

— О, а вы уже чай пьёте! — сказала она, но в голосе слышалось довольство. Видимо, заметила что-то в их поведении.

— Мам, я чай заварила, как ты просила.

— Спасибо, доченька. А ты, Гоша, завтракал уже?

— Ещё нет.

— Так садись с нами. Нинка, хлеб достань, масло. Мужчину голодным нельзя оставлять.

Нина засуетилась, доставая продукты. То и дело поглядывала на Гоги, и каждый раз, когда их взгляды встречались, она улыбалась. Не широко, не кокетливо — просто тепло, по-доброму.

— А что, в воскресенье танцы будут? — спросила Марья Кузьминишна, нарезая хлеб.

— Да, в клубе, — ответила Нина. — Я… я Гошу позвала.

— Правильно сделала. Молодые должны развлекаться, а то всё работа да работа. — Марья Кузьминишна хитро прищурилась. — Только веди себя прилично, доченька.

— Мам!

— Что «мам»? Я же для порядка говорю.

Гоги слушал этот разговор и улыбался. Обычная семейная сценка, какие разыгрывались в тысячах домов. Мать заботится о дочери, дочь стесняется, мужчина радуется женскому вниманию.

— Марья Кузьминишна, я обещаю вести себя как джентльмен.

— Ой, какие слова знает! — засмеялась та. — Джентльмен… Ладно, верю. Ты парень хороший, это видно.

Они позавтракали втроём, неспешно, с разговорами о погоде, о соседях, о предстоящих выходных. Но под обычной болтовнёй текло что-то другое — предчувствие перемен, ожидание чего-то важного.

Когда Марья Кузьминишна ушла на рынок, они остались вдвоём. Нина собирала посуду, а Гоги наблюдал за её движениями. Грациозная, женственная, но без кокетства.

— Нина, — сказал он тихо.

— М?

— А ты… ты раньше замуж собиралась?

Она замерла с чашкой в руках.

— Было дело. Жених был, до войны. Не вернулся.

— Извини, не хотел расстраивать.

— Да ничего. — Она поставила чашку, повернулась к нему. — Это уже прошло. Война у всех что-то отняла.

— У всех, — согласился он.

Они помолчали, каждый думая о своём. Потом Нина подошла ближе, положила руку ему на плечо.

— Но жизнь продолжается, правда? И хорошее тоже случается.

— Случается, — сказал он, глядя в её глаза.