Книга Художник из 50х, страница 20 – Сим Симович

Он встал, оделся и вышел на улицу. Ночная Москва встретила его прохладой и тишиной. Фонари горели редко, между ними зияли провалы тьмы. Где-то вдали гудел поезд, шли ночные рабочие.

Гоги пошёл не спеша по знакомым улицам. Воздух был свежий, после дождичка, лужи отражали жёлтый свет фонарей. Он дышал полной грудью, чувствуя, как голова проясняется, мысли становятся спокойнее.

На Тверской было оживлённее — работали ночные кафе, изредка проезжали машины. Милиционер у перекрёстка дремал, прислонившись к будке. Увидев Гоги, выпрямился, но документы проверять не стал — видно, привычный стал в округе.

Дальше — в сторону Арбата. Старые переулки, покосившиеся домишки, брусчатка под ногами. Здесь пахло прошлым веком — дворянскими усадьбами, купеческими лавками, студенческими квартирками. Москва ещё помнила те времена, когда жизнь была проще и понятнее.

У церкви Гоги остановился. Храм стоял тёмный, заколоченный — службы давно не велись. Но кресты на куполах всё ещё блестели в лунном свете. Кто-то цветы к ограде приносил — вяленые гвоздички, полевые ромашки.

— Помним, — прошептал он и пошёл дальше.

Переулки становились уже, дома ниже. Это была другая Москва — рабочая, простонародная. Здесь жили те, кто работал на заводах, в мастерских, кто составлял основу советского общества. Честные труженики, которые верили в светлое будущее.

Свернув в Гагаринский переулок, Гоги почувствовал, что за ним идут. Шаги сзади, осторожные, но слышные. Он ускорил шаг — шаги тоже участились. Остановился у витрины магазина — звуки смолкли.

Опасность. Гоги сразу узнал это чувство — то же самое было на фронте, когда немецкий снайпер брал на прицел. Инстинкт, отточенный войной, никогда не подводил.

Он свернул в подворотню между домами — узкий проход, ведущий во двор. Там можно было развернуться, посмотреть, кто следует. Но едва ступил в тень, как сзади что-то свистнуло.

— Стой, браток! — прохрипел голос. — Кошелёк доставай, да поживее.

Гоги обернулся. Трое мужчин в тёмной одежде, лица в тени. У одного в руках дубинка, у другого — нож. Третий стоял чуть поодаль, прикрывая выход.

— Не слышишь, что ли фраер? — Тот, что с ножом, сделал шаг вперёд. — Денежки давай, и одежду тоже. Костюмчик хороший больно, пригодится.

— Да не тяни ты, — проворчал здоровяк с дубинкой. — Бей сразу по кумполу, потом обыщем.

Гоги молчал, оценивая обстановку. Трое против одного, вооружены, знают местность. Но они ошиблись — думали, что перед ними испуганный интеллигент. А перед ними был фронтовик, прошедший Кёнигсберг.

Рука сама потянулась к ножу за пазухой. Лезвие выскочило с тихим щелчком, блеснуло в тусклом свете фонаря. Трое опешили — не ожидали сопротивления.

— Ого, — присвистнул тот, что у выхода. — Зубастый значит.

— Да плевать, — огрызнулся здоровяк. — Нас трое, он один.

Он двинулся первым, замахнулся дубинкой. Но Гоги был быстрее — нырнул под удар, полоснул ножом снизу вверх. Лезвие вошло между рёбер легко, как в масло. Здоровяк охнул, согнулся, выронил дубинку.

Второй бросился с ножом наперевес. Неумело, как дерутся на улице — широко, размашисто. Гоги отклонился, перехватил запястье левой рукой, правой ударил в шею. Хрустнули позвонки, человек осел на мостовую.

Третий попятился к выходу, но было поздно. Гоги догнал его в два прыжка, полоснул по горлу. Тот схватился за шею, булькнул что-то нечленораздельное и упал.