Книга Художник из 50х, страница 18 – Сим Симович

Первый мазок — небо. Не московское, затянутое дымом, а тропическое, сияющее. Потом — силуэты зданий. Но не обычных домов, а чего-то фантастического. Башня в виде цветка лотоса, небоскрёб, увитый живыми лианами, мост между облаками.

Рука двигалась сама, словно знала, что рисовать. В голове звучала не только гармошка, но и какая-то другая музыка — восточная, с ситарами и флейтами. Гоги рисовал город своей мечты, город, которого не существовало, но который казался реальнее московских барачных дворов.

— Боже мой, — прошептал он, отступая от холста.

На картине оживал невероятный мир. Сады парили в воздухе, дома росли как деревья, люди летали на разноцветных драконах. Стиль был необычным — не советский реализм, не классическая живопись. Что-то среднее между восточной миниатюрой и… как это называется? Анимация? Откуда он знал это слово?

Образ японского мастера мелькнул в памяти. Старик с добрыми глазами, который рисовал летающие замки и лесных духов. Миядзаки. Опять неизвестное имя, которое почему-то было знакомо.

Гоги продолжал рисовать. Добавил облака в виде драконов, дождь из золотых монет, радугу с семью мостами. В углу поместил маленькую фигурку — девочку с длинными волосами, которая смотрела на чудесный город с высокой башни.

Гармошка за окном смолкла, но он не заметил. Весь мир сузился до холста и красок. Это была не работа на заказ, не вывеска для лавочника. Это был полёт души, освобождение от серых будней, крик о красоте в мире, где её так мало.

— Гоша, ты дома? — раздался голос Петра Семёновича.

Гоги вздрогнул, оторвался от картины. За окном уже смеркалось — он рисовал несколько часов, не замечая времени.

— Дома, — откликнулся он.

— А можно зайти? Хотел спросить…

— Подождите минутку.

Гоги быстро накрыл картину тряпкой. Такое искусство было подозрительным — слишком необычное, слишком далёкое от советской действительности. Формализм, чуждое влияние, отрыв от народа — статей найдётся много.

— Заходите.

Пётр Семёнович вошёл, оглядел комнату. Заметил запах красок, влажный холст под тканью.

— Работаешь? Извини, что помешал.

— Ничего страшного. Что хотели спросить?

— Да вот, Николай Петрович говорил — в артели место освободилось. Художник нужен, зарплата хорошая. Может, подумаешь?

Гоги кивнул, хотя мысли были совсем о другом. Артель, план, социалистический реализм — всё это казалось таким мелким после полёта в мир грёз.

— Подумаю.

— Ну и хорошо. А то одиночкой трудно — сегодня заказы есть, а завтра нет. А в артели стабильность.

Пётр Семёнович ушёл, а Гоги снова подошёл к холсту. Откинул ткань, посмотрел на свою работу. Сказочный город сиял красками, манил, звал в дальние дали.

Но за окном была Москва.

Он накрыл картину обратно и убрал в дальний угол. Пусть стоит, напоминает о том, что есть мир за пределами серых будней. Мир, где возможно всё.

Даже полёты на драконах.

Вечером на кухне снова собралась вся компания. Василий Иванович, как всегда, колдовал над самоваром, Марья Кузьминишна резала хлеб, Пётр Семёнович курил у окна. Нина мыла посуду в раковине, напевая что-то под нос.

— А где наш художник? — спросил Николай Петрович. — Что-то давно не видно.

— Вот он, — отозвался Гоги, входя в кухню с потрёпанной книжкой в руках.

— А что читаешь? — поинтересовалась Нина.

— Лермонтова. Нашёл в сундуке.