Книга Художник из 50х, страница 16 – Сим Симович

— Наверное.

Врач кивнул, попрощался и пошёл дальше. Гоги проводил его взглядом, размышляя. Сколько таких людей бродило по ночной Москве? Уставших, испуганных, ищущих хоть кого-то, с кем можно поговорить по душам?

Он спустился к Манежу. Гоги обошёл площадь и свернул к Александровскому саду. Здесь было совсем тихо. Деревья шелестели листьями, где-то журчала вода в фонтане. На скамейке сидела парочка — молодые, прижавшись друг к другу.

— Не боитесь милиции? — спросил он, проходя мимо.

— А чего бояться? — ответил парень. — Мы же ничего плохого не делаем. Просто сидим, разговариваем.

— Правильно, — согласилась девушка. — В комнате у нас тесно, соседи мешают. А здесь хорошо — тихо, романтично.

Гоги улыбнулся и пошёл дальше. Молодость везде одинакова — ищет уединения, мечтает о будущем, не боится опасностей. А опасности были. В любой момент мог появиться патруль, потребовать документы, задать неудобные вопросы.

По Тверскому бульвару он шёл медленно, останавливаясь у каждого фонаря. Здесь было красиво — старые дома с колоннами, липы, посаженные ещё в прошлом веке, чугунные решётки. Москва дворянская, купеческая, интеллигентная. Та, что ещё не снесли ради пятиэтажек и проспектов.

У Никитских ворот он свернул к себе в район. Улицы становились уже, дома ниже. Барачный посёлок, где жили рабочие, мелкие служащие, демобилизованные фронтовики. Простые люди, которым было не до политики — лишь бы работа была и хлеб на столе.

Во дворе горел одинокий фонарь. Марья Кузьминишна сушила бельё на верёвке — наверное, стирала допоздна. Увидела Гоги, помахала рукой.

— Поздно ходишь, Гошенька. Работаешь что ли?

— Работаю, Марья Кузьминишна.

— Это хорошо. Только осторожнее будь — время нынче такое, всякое случается.

Она ушла в дом, а Гоги остался во дворе. Посмотрел на луну, которая снова выглянула из-за облаков. Тонкий серп обещал хорошую погоду. А в кармане лежали деньги — честно заработанные, хотя и рискованно.

Завтра будет новый день. Новые заказы, новые встречи, новые опасности. Но пока можно было просто стоять во дворе, слушать ночную тишину и чувствовать себя частью этого странного, но живого мира.

Луна поднималась выше, освещая крыши домов серебристым светом.

Утром, разбирая сундук в поисках чистого холста, Гоги наткнулся на странную вещь. В самом углу, завёрнутый в промасленную тряпку, лежал складной нож. Не обычный, а с деревянной рукояткой, украшенной резьбой — какой-то замысловатый узор из листьев и птиц.

Он развернул тряпку полностью. Рядом с ножом лежал небольшой кусок берёзы — гладко отполированный, явно заготовленный для резьбы. И ещё несколько инструментов — стамески, надфили, наждачная бумага.

Гоги взял нож в руки. Тяжёлый, добротный, лезвие острое как бритва. На рукоятке выгравированы инициалы: «Г. В. Г.» — Георгий Валерьевич Гогенцоллер. Значит, прежний хозяин этого тела умел резать по дереву.

Он осторожно раскрыл лезвие. Сталь блеснула в утреннем свете, отражая окно. Нож лежал в руке удобно, привычно — словно он держал его тысячу раз. Мышечная память подсказывала правильный хват, угол наклона.

Гоги взял берёзовую заготовку. Кусок был размером с кулак, без единого сучка. Что бы такое вырезать? Он закрыл глаза, попытался почувствовать дерево. И вдруг увидел — птица. Маленькая птичка со сложенными крыльями.