Книга Художник из 50х, страница 51 – Сим Симович

Он допил чай, налил ещё. Чифир бодрил, но заставлял нервы звенеть. В голове крутились обрывки — взрывы, крики, запах гари. Чьи это воспоминания? Георгия Гогенцоллера или кого-то другого?

Папироса догорела. Гоги затушил окурок, закурил новую. Руки слегка дрожали — от крепкого чая или от нервов. За окном кто-то хлопнул дверью.

И тут началось.

Сначала звук — далёкий свист, нарастающий. Снаряд. Гоги знал этот звук, различал калибр по тону. Сто двадцать второй, летит мимо. Но свист нарастал, приближался…

— Ложись! — заорал он и рванул под стол.

Взрыв. Оглушительный, рвущий барабанные перепонки. Штукатурка сыпалась с потолка, стёкла звенели. Где-то кричали раненые, где-то горел БТР.

Гоги лежал под столом, прижимался к полу. Сердце колотилось, пот заливал глаза. Он видел две картинки одновременно — комнату в бараке и разрушенную улицу немецкого города.

— Медсанбат! — прохрипел он. — Где медсанбат?

Но никто не отвечал. Была только тишина барачного вечера да стук собственного сердца. Гоги лежал и понимал — опять накрыло. ПТСР, как называли это врачи.

Стиснул зубы, заставил себя дышать ровно. Вдох-выдох, вдох-выдох. Считал до десяти, потом сначала. Техника, которой научился ещё в госпитале.

Постепенно видения отступали. Разрушенный город растворялся, оставалась только комната. Стол, стул, красноармеец на подоконнике. Реальность возвращалась по кусочкам.

Гоги выполз из-под стола, сел на стул. Руки дрожали, рубашка прилипла от пота. Но самое страшное прошло. Нужно было только собраться, привести себя в порядок.

Налил чаю из заварочного чайника. Рука дрожала, чай расплескался на стол. Ничего, бывает. Главное — не поддаваться панике.

Закурил папиросу. Первая затяжка показалась горькой, но следующие легли нормально. Табак успокаивал, возвращал к привычному ритму жизни.

— Всё нормально, — сказал он сам себе. — Всё в порядке.

За стеной послышались шаги. Кто-то прошёл по коридору, хлопнула дверь. Обычные звуки барака, которые раньше могли спровоцировать новый приступ. Но сейчас они казались родными, успокаивающими.

Гоги допил чай, докурил папиросу. Приступ отступил полностью, оставив только лёгкую усталость. Как после тяжёлой болезни — слабость, но и облегчение.

Взял красноармейца с подоконника, повертел в руках. Может быть, фигурка и спровоцировала воспоминания. Военная форма, оружие, выражение готовности к бою — всё это будило то, что лучше спало.

Но убирать не стал. Прошлое нужно принимать таким, какое оно есть. И учиться жить с ним, не позволяя калечить настоящее.

Поставил фигурку обратно, налил свежего чая. Заварка была всё такой же крепкой, папиросы — такими же горькими. Жизнь продолжалась обычным чередом.

А где-то в глубине сознания дремали воспоминания двух жизней. Но пока они спали, можно было жить спокойно. Рисовать, резать по дереву, пить чай с соседями.

Просто жить, не оглядываясь на призраков прошлого.

После приступа Гоги долго сидел у окна, курил и смотрел в темноту. ПТСР отступило, но оставило неприятный осадок — смесь страха, злости и какой-то выжженной пустоты. Нужно было это выплеснуть, переработать через творчество.

Он поставил на мольберт большой холст — метр на полтора, самый крупный из имевшихся. Достал все краски, кисти разных размеров. Предстояла серьёзная работа.