Книга Художник из 50х, страница 90 – Сим Симович

— Готово, — наконец сказал он, отложив нож.

В руках лежал Конёк-Горбунок — маленький, тёплый от прикосновений пальцев, пахнущий свежей древесиной. Точная копия того, что он рисовал днём, только объёмная, осязаемая.

— Красота, — оценил старик. — Внучке моей показать можно?

— Конечно, — Гоги протянул фигурку.

Василий Иванович осторожно взял коня, повертел в руках:

— Мастер ты, Георгий Валерьевич. Руки золотые.

Художник улыбнулся. В этих простых словах была большая правда — руки действительно были золотыми. Они помнили навыки Георгия Гогенцоллера, его любовь к дереву, его умение видеть живое в неживом.

И сейчас, в этот тихий вечер на завалинке, он чувствовал особенное счастье. Не от похвалы, не от успеха — от простого факта создания красоты своими руками.

Конёк-Горбунок смотрел на него деревянными глазами, словно благодаря за новую жизнь.

Гоги посидел ещё немного на завалинке, любуясь только что вырезанным Коньком-Горбунком в руках Василия Ивановича. Старик бережно поворачивал фигурку, разглядывая каждую деталь при свете фонаря.

— Дедушка, что это у вас? — донёсся детский голос.

К завалинке подбежала маленькая Машенька из соседнего барака — внучка слесаря Петрова. Девочка лет семи, с любопытными глазами и косичками.

— Это коник, Машенька, — показал ей Василий Иванович. — Дядя Гоги вырезал.

Девочка затаила дыхание, глядя на деревянную лошадку. В её взгляде было столько восхищения, что Гоги почувствовал тепло в груди.

— Можно потрогать? — робко спросила Машенька.

— Конечно, — разрешил художник.

Маленькие пальчики осторожно погладили гриву коня, провели по спинке. Девочка улыбнулась так широко, словно получила самый дорогой подарок на свете.

И тут Гоги подумал о другой девочке — дочери Берии. Светлане, для которой он рисовал иллюстрации. Она тоже ребёнок, тоже, наверное, любит игрушки. Только её отец — один из самых влиятельных людей в стране, а значит, у неё есть всё — дорогие куклы, игрушки из Германии, заводные механизмы.

«А вот такую простую деревяшку вряд ли кто дарил», — подумал он с усмешкой.

— Василий Иванович, присмотрите за Машенькой, — сказал Гоги, поднимаясь. — Я сейчас вернусь.

Зашёл в дом, взял ещё один кусок липы — поменьше, нежнее. Если делать игрушку для девочки, она должна быть изящной, женственной. Вернулся на завалинку с заготовкой и ножом.

— Что ещё мастерить будешь? — поинтересовался старик.

— Птичку, — ответил Гоги, делая первый срез. — Для одной девочки.

Руки снова начали работать сами собой. Но теперь из дерева рождалась не лошадка, а жар-птица — та самая, что он рисовал днём на иллюстрации. Только маленькая, помещающаяся на детской ладошке.

Машенька села рядом, не сводя глаз с ножа. Ей было интересно наблюдать, как из бесформенного куска дерева появляется нечто прекрасное.

— А это кто будет? — спросила она.

— Жар-птица из сказки, — объяснил художник. — Красивая, волшебная птичка.

Крылья он сделал распростёртыми, словно птица готовилась взлететь. Каждое пёрышко — отдельная линия, вырезанная с ювелирной точностью. Хвост получился пышным, веером, как у настоящего павлина.

— Для кого это? — спросил Василий Иванович, наблюдая за работой.

— Для дочери одного… важного человека, — осторожно ответил Гоги.

Он не мог сказать прямо — дочери Берии. Но старик был не дурак, кое-что понял по интонации.