Книга Художник из 50х, страница 91 – Сим Симович

— Понятно, — кивнул Василий Иванович. — Добрый ты человек, Георгий Валерьевич.

Головку птицы Гоги вырезал особенно тщательно. Клюв изящный, слегка изогнутый. На голове — хохолок из тонких пёрышек. Глаза — живые, умные, словно птица действительно могла видеть и понимать.

— Красавица! — восхитилась Машенька, когда работа была закончена.

Действительно, жар-птица получилась прекрасной. Лёгкая, воздушная, но с характером. В ней чувствовалась та же сказочная магия, что и на иллюстрациях.

Гоги поднял фигурку на свет фонаря. Липа отполировалась под пальцами до шелковистости, приобрела тёплый медовый оттенок. Птица казалась живой — вот-вот запоёт волшебную песню или упорхнёт в звёздное небо.

— Понравится девочке, — уверенно сказал Василий Иванович.

— Надеюсь, — ответил художник.

Он представил себе реакцию Берии на такой подарок. Заместитель председателя Совмина, привыкший к официальным презентам и дорогим подношениям, получает простую деревянную игрушку, вырезанную вечером на завалинке барака.

«Может, он и не поймёт, — думал Гоги. — А может, наоборот — оценит искренность».

Ему было всё равно. Он не делал эту птичку, чтобы угодить Берии или произвести впечатление. Он просто создавал красоту — для девочки, которая, как и все дети, заслуживает чуда.

— Спасибо, дядя Гоги! — Машенька всё ещё гладила Конька-Горбунка. — Он такой хороший!

Художник улыбнулся. Вот за что он жил — за эти моменты, когда созданная его руками красота приносит радость. Неважно, ребёнок это из барака или дочь высокопоставленного чиновника. Искусство должно служить людям, а не власти.

Он отдаст жар-птицу вместе с иллюстрациями. И пусть Берия думает, что хочет. Художник просто жил, чтобы творить и созидать.

И этого было достаточно.

Утром Гоги сел за стол с намерением продолжить работу над «Коньком-Горбунком». Разложил краски, взял кисть, окунул в воду… и замер. Рука не двигалась. Перед глазами был чистый лист, а в голове — пустота.

Он попробовал ещё раз. Набрал на кисть синей краски, поднёс к бумаге — и снова остановился. Словно что-то невидимое блокировало движение, не давало сделать даже простой мазок.

«Странно», — подумал художник, откладывая кисть.

Попытался взяться за деревянную заготовку и нож. Тот же результат — руки не слушались, пальцы не находили привычных движений. Будто внутренний источник творчества внезапно иссяк.

Гоги встал, прошёлся по комнате. Может, просто усталость? Последние недели он работал не покладая рук — иллюстрации к «Двенадцати месяцам», потом «Снежная королева», теперь «Конёк-Горбунок». Плюс резьба по дереву, мебель, ночные зарисовки…

«Колодец пересох», — понял он с неожиданной ясностью.

Каждый творец черпает из внутреннего источника вдохновения. Но если черпать без устали, не давая источнику пополниться, он неизбежно иссякнет. Нужна пауза, передышка, время для восстановления.

Гоги надел пиджак и вышел из барака. Утро было свежим, прохладным. Он направился не к центру, а к окраинам Москвы, туда, где город постепенно переходил в подмосковные поля и леса.

Шёл медленно, не торопясь, просто впитывая окружающий мир. Вот старуха кормит кур во дворе — её движения размеренны, спокойны, отточены годами повторения. Вот мужик чинит забор, тщательно подгоняя каждую доску. Простые люди, простые дела, но в них есть своя красота.