Книга Самая главная злодейка, страница 129 – Ольга Ильина

Ночь, кажется, это та самая ночь, когда я вернулась из дома Парс с моим цветочком кардамис. Дед вошел в мою комнату, а я спала, долго смотрел с каким-то странным, непонятным выражением лица, а потом неожиданно протянул руку и погладил меня по волосам. Я даже опешила, нет, это не то слово, которое могло бы в полной мере описать мои чувства. Дед позволил себе настоящую живую ласку. И он проявил нежность ко мне, к внучке, которую ненавидел? Или делал вид?

Я еще долго стояла у двери после ухода деда, пребывая в легком ступоре, пока не увидела, как дверь в мою комнату снова открылась.

Оттуда вышел дэйв в длинном, мерцающем в темноте балахоне с белыми, развивающимися при ходьбе волосами, а я, другая я, шла следом за ним, и не просто шла, кралась, уходя из дома. Но самое поразительное, что я ничего подобного не помнила. Ни дэйва, ни ночной прогулки, ни возвращения на рассвете, которое услужливый домик мне тоже показал. Дэйв бежал, я бежала, но у лестницы мы оба внезапно остановились, и он вдруг прошептал:

— Мне очень жаль. Мы не успели. Простите, — и коснулся моего лба, а я другая закрыла глаза и покачнулась. Но я настоящая видела, как жрец, а это был именно он, отошел от меня и через мгновение растворился в пространстве, словно и не было его, а вместо него мне навстречу вышел кайр. И когда та другая распахнула глаза, то испуганно вскрикнула, потому что в его глазах клубилась чернота чужеродной, мертвой силы.

— Кто был с тобой? — страшным, угрожающим голосом спросил он, а я, дрожа от страха и холода, ответила:

— Я не помню.

И вместо того, чтобы отпустить, он приблизил лицо, схватил меня за руки, посмотрел своими черными глазами прямо в глаза. Я забилась в его руках, хотела закричать, но он зажал рот ладонью и все смотрел и смотрел, копался в моей голове, пока я не осела на пол, потеряв сознание.

— Мразь! — выплюнула я, желая вынырнуть из воспоминания, но дом не пустил, он проводил нас с кайром до самой моей комнаты, гад нес меня на руках, заботливо уложил в постель и долго смотрел, уже не теми жуткими, а другими странно заинтересованными глазами. А потом он коснулся рукой моего лица, погладил по щеке, обвел контур губ большим пальцем, наклонился и поцеловал. Я аж задохнулась от возмущения. Мерзавец! Он не только скотина, применяющая запрещенные приемы к беззащитным девушкам, но еще и домогающееся их чудовище. И ведь его поцелуи губами не ограничились. Эта тварь уделила внимание и шее, и пуговицы на сорочке расстегнул, грудь мою трогал — урод! И подол задирал, бедро мое гладил. Маньяк! Псих озабоченный! Да я его за это… да он у меня… да… вообще! Сволочь!

Хорошо, что дальше лобызаний не зашел. А то мог бы и снасильничать бессознательное тело. Козел! Отпрянул, словно и сам от себя такого не ожидал. Раздвоение личности у него, что ли? Да, с психами и маньяками такое случается. Но этот самый опасный из всех. И самый мерзкий! Урод. Да он хуже Леонэля Флемора. Тот хоть бессознательное тело не трогал, а этот так и тянет свои мерзкие ручонки.

Ну, домик, удружил ты мне, так удружил. Нет, я, конечно, рада, что показал. Но как-то уж это все слишком. Я от прошлых потрясений едва отошла, а тут новые нарисовались. Охренеть просто!

У меня даже все цензурные слова закончились! Ладно дед, с его невысказанными чувствами (он тоже, похоже раздвоением личности страдает в легкой форме), и со жрецом все понятно — почуял опасность и поспешил стереть мои воспоминания, дабы никто другой, с черными зенками в памяти моей чего важного не наковырял. Но как быть с домогательствами этого психически нездорового субъекта?