Книга Долина смерти, страница 61 – Карина Халле

Вид хижины приносит облегчение, но я не расслабляюсь. Безопасность еще не достигнута. Только внутри этих стен, с запертыми дверями и горящим светом, мы будем в безопасности.

— Слава богу, — бормочет Коул. Его слова — эхо моих собственных мыслей.

С новыми силами мы пересекаем долину. Усталость отступает перед надеждой на тепло и отдых. Снег валит все сильнее, ветер пронизывает одежду до костей. Хижина — наша цель, темный силуэт в белой мгле.

Приближаясь, я осматриваю ее. Все ли в порядке? Нет ли следов непрошеных гостей? Окна целы, ставни закрыты. Дверь прочная, на снегу нет следов.

— Элай, Коул, заведите лошадей в сарай, накройте попонами. Рэд, помоги открыть дверь, развести огонь.

На удивление, Рэд не спорит. Он следует за мной к двери хижины. Мы никогда не запираем ее. Не хочу пускать сюда чужих, но еще хуже, если кому-то понадобится убежище, а дверь будет заперта. Берусь за ледяную ручку, она поворачивается с трудом. Внутри Рэд принимается за очаг, а я осматриваю дом. Нахожу только пыль.

Хижина не огромная, но для меня — второй дом. Внизу кухня, столовая, гостиная и ванная комната с компостным туалетом (раньше приходилось бегать в уличный туалет, который все еще там стоит), а затем лестница, ведущая наверх, в мансарду, разделенную перегородкой, с кроватью в каждой секции.

Ужин проходит тихо — тушеное мясо из банки, разогретое на плите, сухие галеты, немного горячего шоколада. Рэд и Коул достают старую бутылку ржаного виски, но я отказываюсь. Никто не говорит ничего, кроме самого необходимого. События в туннеле, изнурительный путь через ухудшающиеся условия, изолированность нашей ситуации — все это по-разному давит на нас.

В конце концов Элай выходит кормить лошадей, а Рэд и Коул потягивают свой виски у огня. Хэнк стоит у окна, глядя на улицу, словно ждет, что кто-то заглянет, кто-то, кого он не хочет видеть.

Обри сидит напротив меня за столом, пар от кружки горячего шоколада вьется вокруг ее лица, словно туман. В дрожащем свете лампы тени танцуют по ее чертам, смягчая их, делая ее моложе, более уязвимой. Это иллюзия, я знаю. Нет ничего уязвимого в Обри Уэллс.

Разве что когда мой язык в ней.

— Итак, это твоя семейная хижина? — спрашивает она, нарушая тишину, воцарившуюся в комнате.

Киваю и ставлю пустую тарелку.

— Да. Построена дедом после войны. Раньше мы сюда охотиться приезжали. Ранчо держало скот аж до границы леса.

— Вы проводили здесь много времени в детстве?

— Да. Летом. Отец учил меня всему, — воспоминания всплывают в памяти: летние грозы, тихий голос отца, его рассказы о горах и зверях. — Тогда все было… по-другому.

— Что ты имеешь в виду?

Я смотрю ей в глаза, решая, что можно рассказать.

— Все было проще. До того, как ранчо пришло в упадок, до смерти отца и долгов, которые я до сих пор выплачиваю.

Это слишком личное. Но что-то в ее взгляде заставляет меня говорить правду. Или ее часть.

— Поэтому ты согласился на эту работу? — тихо спрашивает она. — Ради денег?

А разве есть другая причина? Но эти деньги не стоят жизней этих людей. Не стоят ее жизни.

— Поначалу да, — признаюсь я. — Теперь… не уверен.

В ее глазах появляется что-то новое. Удивление? Сочувствие? Или она просто видит меня насквозь?

В любом случае, мне это не нравится.

Наступает молчание, полное невысказанных вопросов. Коул громко зевает, нарушая тишину.