Книга Цветы пиона на снегу. Том 4, страница 223 – Моргана Маро

В комнате было кресло, простое, без изыска, и стол, на котором стояла доска для игры в вэйци с разложенными на ней белыми и черными камешками. В кресле, держа в тонких пальцах черный камешек, сидел Цзинь Хуэй. Его длинные черные волосы были собраны в неопрятный пучок на затылке и закреплены несколькими заколками, а темные одежды с белыми вставками лишь издали напоминали шэньи.

Почувствовав взгляд, Хаос поднял черные как смоль глаза на Цзинь Хуэя, и его губы дрогнули в усмешке. Он медленно встал и, заложив руки за спину, подошел к зеркалу.

– Ты пришел. Долго же мне пришлось ждать, – раздался тихий, но пронизывающий до костей голос.

Вэнь Шаньяо отшатнулся. Он ожидал увидеть демона или бурлящую тьму, что билась в стены в попытках вырваться, но не двойника Цзинь Хуэя.

– Что это значит? – сглотнув, спросил он у небожителя.

– Да, расскажи ему, что это означает, – раздался за спиной знакомый голос.

Позади стоял Шэ Яо. Рука Вэнь Шаньяо тут же дернулась к Баоину, но замерла, – Многоликий не нападал, лишь с терпеливой улыбкой смотрел на Цзинь Хуэя, ожидая, когда тот заговорит.

– Я отдал частичку своей души Хаосу, чтобы запереть его разум в живом сосуде, – признался небожитель, но его слова прозвучали странно.

– Умеешь же ты утаивать правду, при этом не говоря ни слова лжи, – не сдержал смешка Многоликий, не спеша подходя к ним. Его черные глаза поймали взгляд Вэнь Шаньяо, и он продолжил: – Сколько ни проси, но этот божок никогда не скажет тебе всю правду, потому что до сих пор боится ее.

– Ложь, – нахмурился Цзинь Хуэй.

– Тогда скажи правду, при мне, – вскинул голову Шэ Яо, взгляд его был почти безумным. – Давай, признай то, что так отчаянно прячешь, или не смей затыкать меня.

На скулах небожителя заходили желваки, но он молчал, заставив Многоликого усмехнуться.

– Конечно, не скажешь, это ведь позор для тебя. Небожитель, спасший новый мир от Хаоса, на деле собственными руками уничтожил старый.

– Что? – пораженно переспросил Вэнь Шаньяо, взглянув на Цзинь Хуэя. – О чем он говорит?

– Не спрашивай его – он не признается, – не сдержал усмешки Шэ Яо. – Тот, кто стоит перед тобой, – трус, не собирающийся признавать собственные ошибки. Мальчишка, одурманенный превосходством и лишенный рассудка. Последний бог старого мира, прозванный Многоликим.

Цзинь Хуэй закрыл глаза и отвернулся, словно слова Шэ Яо причиняли ему почти физическую боль. Вэнь Шаньяо же с непониманием переводил взгляд с одного на другого.

– Но разве Многоликий… не ты? – настороженно спросил он у Шэ Яо.

– Все сложнее, чем ты думаешь, – вновь раздался этот пронзающий до самого сердца голос, от которого становилось трудно дышать.

– Я, но я рожден благодаря тому, кого вы все прозвали Цзинь Хуэем. Знаешь, за что его нарекли Многоликим? – поинтересовался Шэ Яо и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Он с детства был подвержен безумию, слышал то, чего не могли услышать другие, и в приступах убивал всех, кого видел. Словно в нем сидел еще кто-то, меняя лица когда вздумается. Разве такой человек может быть богом? Но он им стал. Возглавил богов прошлого, совсем как сейчас, и, скрывая свое безумие, породил меня. Я его тень, его второе «я», которое он так тщательно прятал. Я бы и остался где-то там, на задворках его сознания, если бы однажды он не услышал голос Хаоса. И Хаос стал его новым «я». Хаос уничтожил мир прошлого, но сделал он это руками Цзинь Хуэя.