Книга Распускающийся можжевельник, страница 42 – Кери Лейк

Его грудь поднимается и опускается от глубоких вдохов, а глаза закрываются.

Проводя пальцем по его виску, я напеваю тихую колыбельную, которую я иногда пою, собирая травы в саду. Она успокаивает и, как правило, успокаивает меня, когда мир переполнен.

Шестой притягивает мою захваченную руку к своему телу, в то время как я продолжаю ласкать его лицо, позволяя опухшим неровным шрамам пройти под моими кончиками пальцев. Через несколько минут он снова спит.

Рубец на его горле скользит по подушечке моего большого пальца, и я съеживаюсь от шершавой, покрытой оспинами кожи там.

— Я никогда не позволю им снова причинить тебе боль, Шестой, — шепчу я и наклоняюсь вперед, чтобы поцеловать его в лоб.

— Я буду оберегать тебя.

Dani

Мальчик который выглядит почти мужчиной, протягивает мне ломтик хлеба и холодный кофе в жестяной чашке. Его скелет проглядывает сквозь тонкую кожу, усеянную желтеющими синяками, и у него рассечена губа. Я опускаю взгляд на его руки, где гнойная рана на его большом пальце почти касается хлеба, и мои губы кривятся от отвращения, когда я беру еду.

Ассистировав при резекциях, как я узнала, что они называются, у доктора Фалькенрата, я, кажется, не могу найти ни минуты передышки от отвратительных зрелищ человеческой инфекции и страданий. Однако почти за месяц я узнала об этом месте одну вещь — еды здесь меньше, чем в Мертвых Землях, и никто не будет поощрять вас есть, если вы откажетесь. Больше будет для всех остальных.

Еда — это единственное время, когда я подолгу общаюсь с другими заключенными, и только в течение тридцати минут, которые нам дают, чтобы покончить с едой и подышать свежим воздухом во дворе. В каждом тюремном блоке примерно четверть акра двора для примерно пятидесяти испытуемых.

Так нас здесь называют.

Не заключенные. Не пациенты.

Предметы.

Я пробираюсь к свободному столику, ближайшему к окну, выходящему во двор, и сажусь в одиночестве, как обычно. Дворы обнесены колючей проволокой, а по другую сторону от нее по периметру расхаживают разбойники. Охранники сидят на сторожевых вышках между дворами камер, у каждого в руках оружие. Дворы также отделены друг от друга забором, и каждый день я обыскивала соседние в поисках Абеля.

Обед состоит из хлеба и бульона, приготовленного в основном на воде, с небольшим количеством картофеля и фасоли. Ужин такой же. Вода подается только во время еды, за исключением завтрака, когда подается холодный кофе. Мальчикам, выполняющим тяжелую работу, разрешается дополнительное количество воды, чтобы они не упали в обморок на жаре. Впрочем, они — единственное исключение. Всем полагается по одному ковшу на каждого.

Еда — это все, о чем я могу думать. Это все, о чем говорят мальчики в тюремных блоках. Когда они работают, когда я прохожу мимо них во дворе. Голодание имеет целью не позволять разуму забывать о теле.

Я узнала, что в этом квартале в основном мальчики-подростки примерно моего возраста. Многие из них сидят вместе — я полагаю, соседи по койке, и они внимательно наблюдают за мной каждый раз, когда я захожу в столовую, как это называется. Есть группа пожилых мужчин, и это в основном те, кого мы принимаем в хирургическом отделении. Это те, кого доктор Фалькенрат изучает на предмет прогрессирования заболевания. Они здесь в качестве контрольной группы — выжившие в первом поколении. Иногда убивают мальчиков-подростков, но в основном они прогрессируют или активно умирают от чего-то.