Книга Распускающийся можжевельник, страница 43 – Кери Лейк

Я полагаю, что это происходит со всеми нами здесь, хотя. Активно умирающий от того или иного.

В том, как я ем, нет ничего женственного, так что, полагаю, они не догадались о моем секрете. Здесь я веду себя как мальчик и низко опускаю голову, как советовал доктор Фалькенрат. Каждый день моя цель — доесть, чтобы я могла обыскать двор в поисках моего брата.

Я не могу смотреть на окружающих мальчиков, зная, почему они здесь и что с ними будет. Я чувствую себя среди них предателем. Мошенником. Сочувствующим врагу.

В дополнение к страданиям от жестоких и часто садистских экспериментов здесь, мальчиков регулярно избивают, в то время как со мной обращались скорее как с коллегой. У них сформировался дух товарищества друг с другом, чтобы остаться в живых. Склеивается небольшими группами. И даже когда они доходят до безумия и оказываются в лаборатории доктора Фалькенрата для смерти и вскрытия, я не могу не видеть немного предательства за молочно-белыми глазами. Меня убивает осознание того, что мое лицо — последнее, что они видят перед смертью. Доктор Фалькенрат уверяет меня, что пациенты третьей и четвертой стадий слишком устарели, чтобы узнавать мое лицо или испытывать какие-либо эмоции, но я думаю, что он ошибается. Я знаю, что он ошибается.

Это не место науки. Это место смерти и пыток без правил, и я среди них предатель. Разрываю их на части, как стервятник в пустыне.

Те, что из моего улья, хуже всех. Если бы они могли говорить, они бы, несомненно, назвали меня лгуньей. Девчонкой. Они бы наверняка раскрыли мои секреты в те моменты, когда узнавали мое лицо.

От звука голосов, проникающих в мое пространство, у меня напрягается позвоночник, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть трех парней, занимающих места за столом позади меня.

— Они забрали Джеймса и Энди прошлой ночью. И троих за ночь до этого, — говорит один из них.

На полпути к сбору хлеба и миски, чтобы идти, я останавливаюсь, чтобы послушать.

— Это называется проект "Альфа". Слышал, как один из охранников говорил об этом, — отвечает другой мальчик.

— Я больше не увижу этих двоих. Я слышал, как только они отправляются в S-блок, они не возвращаются.

— Что происходит в блоке S? Третий голос присоединяется к первым двум.

— Плохие вещи. Голос первого парня ниже, но я все еще могу разобрать слова.

— Они трахаются головами. Отрезают свои члены.

— Прекрати говорить об этом, чувак. В голосе второго парня проскальзывает нотка напряжения.

— У стен есть уши.

Закончив, я возвращаю пустую жестяную кружку в ведро для мытья и выхожу через дверь во внутренний двор. Несколько мальчиков сидят и разговаривают, некоторые спят. Другие набирают обороты, и это те, за кем вам нужно следить. Субъекты третьей и четвертой стадий дноуглубления содержатся в отдельном блоке, чтобы не заразить остальных, но за относительно короткое время, что я здесь, я видел, как мальчик спонтанно напал на другого субъекта. Укушенных, конечно, удаляют. Помещают в изолятор первой стадии. Никто не знает, что происходит с кусачими.

Обычно после этого их больше не видят.

Плач привлекает мое внимание, и я переключаю его направо. Знакомый звук вызывает слезы на моих глазах, и я бегу к забору, который отделяет меня от моего брата.

— Абель! Я зову его, и он ковыляет ко мне, одетый во что-то похожее на подгузник и грязную рубашку. Никто из младших мальчиков не носит форму, как все мы, но, с другой стороны, ни у кого из них не так много шрамов. Или щеголяют бритыми головами. Он выглядит так, словно не мылся неделю, и когда он встречает меня у забора, вонь от его испачканных штанов ударяет мне в нос. Здоровый, пухлый маленький мальчик, которого я знала, похудел за последний месяц. Красно-фиолетовый синяк над его глазом и еще один вдоль скулы побуждает меня осмотреть его, и я замечаю еще один синяк сбоку от его бедра.