Книга Между решениями, страница 117 – Вэнди Джинджелл

Не знаю, пыталась ли я всё ещё контролировать биение своего сердца или была так напугана, что просто не могла заставить себя двигаться, но движения получались медленными и скованными. По моей спине струился пот, но ногам было холодно, пальцы на ногах поджимались.

Было что-то настолько ужасно неправильное, настолько абсолютно чуждое, что я даже не могла найти способ признаться, насколько я была напугана. Итак, я встала и заставила себя двигаться, мало-помалу, пока, наконец, не оказалась в дверях своей комнаты и не отодвинула засов на потайной двери.

Мои первые шаги были неуверенными и отрывистыми, мне не хватало освещения от уличных фонарей, и мои глаза могли различать только смутные очертания комнаты. Глубокое и постоянное чувство страха, охватившее мои конечности, было настолько всепоглощающим, что, когда я наступила на что-то липкое и мягкое, мне потребовалось мгновение, чтобы почувствовать, как влага просачивается сквозь мои носки.

Я споткнулась о что-то мокрое, потом спохватился, и мне показалось, что в темноте диван был более комковатым, чем следовало бы. Тёмный ужас в глубине моего сознания нарисовал голову в тени над спинкой дивана, которая просто наблюдала за мной и ждала, когда я сделаю ещё один шаг. Это могли быть Папа или Мама, которые просто сидели там в темноте, заснувшие и ещё не отправившиеся спать в кровать, но в тот момент я не могла заставить себя поверить в это.

Я продолжала двигаться мелкими, плавными движениями, которые скользили и смещались подо мной, влага просачивалась между пальцами ног, пока я не оказалась достаточно близко, чтобы в панике броситься к выключателю на дальней стене, который, казалось, впился мне в плечи настоящими когтями.

Я ухватилась за приставной столик, о который в прыжке ушибла бедро, и оглянулась через плечо, когда свет замерцал, становясь ярче. На ковре не было ни одной красной ниточки; в комнате не было ни одного уголка, который не был бы испещрён тёмно-красными пятнами или брызгами липкой жидкости. Я опустила взгляд на свои носки, дрожа так сильно, что у меня даже зубы застучали в висках: носки тоже были в красных пятнах, краснота растекалась по сгибу моей стопы до лодыжки. Что-то свисало с моей левой ноги; во время моего последнего рывка оно тоже зацепилось за основание приставного столика. Я всхлипнула и вытерла его о ковер, но оно не снималось, и я не могла заставить себя протянуть руку и снять его.

Хотя я знала, что это было. Мои занятия анатомией с Мамой не оставили у меня сомнений в том, что то, что прилипло к моему носку, было частью чьего-то тонкого кишечника. Куда бы я ни посмотрела в комнате, я могла видеть другие части штуковин, которые недавно называла и изучала: штуковины, которые не должны были находиться вне кожи и почему-то казались удлинёнными и деформированными из-за отсутствия герметичности.

Когда мне снилось это воспоминание, оно всегда заканчивалось прямо здесь, и я чувствовала отчаянную панику в глубине своего сознания — с того самого места как я почувствовала, как у меня подёргиваются веки, — паника и сейчас пыталась покончить с этим воспоминанием.

Я освободилась от этой части себя и полностью отдалась воспоминаниям, позволив ужасу и ужасной тошноте захлестнуть меня. Я не плакала, но, возможно, заплакала бы, если бы не была такой холодной и отстранённой, что даже ужасу приходилось проникать сквозь слои льда, чтобы добраться до меня.