Книга Мне тебя навязали, страница 27 – Лариса Петровичева

Морган отказался. Ему нужно было не счастье Эрика и Рейвенара, а власть.

– Это я, тетя Нола, – улыбнулся Рейвенар.

Здесь, в монастыре, он невольно становился другим. Душа смягчалась, просыпалась совесть и невольно хотелось дать обещание: больше никогда, ни при каких обстоятельствах не выполнять приказы отца.

Но он знал, что этого желания хватит ровно до монастырских ворот, и сердце окутывало густой злостью.

– Итак, ты женат, – Нола отстранила Рейвенара, пристально заглянула в лицо. – Но не выглядишь счастливым.

Рейвенар нервно дернул щекой, пытаясь улыбнуться. О каком счастье она вообще говорит? Это вымысел, морковка, подвешенная перед носом осла, чтобы он не переставал тянуть тележку.

– Я выполнил приказ отца, – ответил Рейвенар. – И случилось кое-что, и я хочу поговорить с тобой об этом.

Он знал: все, что будет сказано, останется только между ним и Нолой. Настоятельница кивнула, и вдвоем они пошли к высоким распахнутым настежь дверям.

***

В конце концов, надо же чем-то заниматься? Нельзя ведь все время проводить в отчаянии и жалости к себе – тем более, что теперь ничего нельзя исправить.

Для Адемин тоже приготовили хорошую плотную бумагу, мольберт и краски – Эрик сел на скамью так, чтобы было видно белый мостик, который перебрасывался через пруд, как браслет через девичью руку, и сказал:

– Когда-то мама гуляла здесь со мной. Мне нравится это место.

– Здесь очень красиво, – улыбнулась Адемин. Динграсс, которая устроилась на складном стульчике в стороне, негромко заметила:

– Это была единственная прогулка за много лет.

Эрик кивнул. Да, Динграсс права, королеву можно понять: если у твоего сына беда с головой, то вряд ли ты захочешь его нянчить, играть с ним и гулять. Скорее всего, ты будешь делать вид, что это вообще не твое дитя. Что его подбросили тролли, а ты тут вообще не при чем.

Наверно, и с Рейвенаром никто не гулял. Он рос, не зная тепла, нежности и ласки, и выросло из него… вот это. Вспомнилось рассвирепевшее лицо принца, который увидел свою акварель в чужих руках – и в нем искать опору? Да он скорее разберет по косточкам и зажарит, чем откроет свое сердце.

Эрик рисовал быстро, нервными порывистыми движениями. Он полностью погрузился в работу и, кажется, даже забыл, что рядом с ним кто-то есть. На белой плотной бумаге проступал не сегодняшний день, а воспоминание: женщина в темном платье вела за руку мальчугана, который поднял руку и рассматривал бабочку, севшую на его палец.

В голове зашумело, мир подернулся серым. Если бы Адемин не сидела, если бы не вцепилась пальцами в скамью, то упала бы. Что с ней сделали? Выбросили из привычной жизни, отдали на забаву монстру – о какой опоре вообще может идти речь, кому она нужна?

– Дышите, – посоветовал Эрик, не глядя в ее сторону. Кисть по-прежнему летала по бумаге, женщина с мальчиком проступали из мешанины пятен. – Носом. Сейчас это пройдет.

Пройдет? Он не понимает, о чем говорит, бедняга. Он любит брата, эта любовь, возможно, помогает ему не тонуть в пучинах душевной болезни – но и Рейвенар любит его. А с Адемин он жесток, он знает ее тайну, и только Богу известно, когда и как он воспользуется этим знанием.

– Простите, – сказала Адемин, сумев-таки совладать с собой. – Мне очень тяжело.

– Я понимаю, – в голосе Эрика прозвучало нескрываемое сочувствие, но он так и не обернулся. – Но вы привыкнете. Человек ко всему привыкает.