Книга Омега. Ты родишь мне сына, страница 41 – Алисия Небесная

Дом старый, пахнет затхлым и алкоголем. Не столько грязный, сколько запущенный. Волков уже не тот, кем был, но спину всё ещё держит прямо. Захожу без стука. Дверь приоткрыта, как будто ждал кого-то, но не меня.

— Кто там? — голос хриплый, напряжённый. Тяжёлые шаги приближаются. Он появляется в дверях кухни — щетина, мятая рубашка, налитые глаза. Смотрит. Узнаёт. Морщится.

— Чернов.

— Я, — коротко киваю.

— Ну что, пришёл по-мужски побеседовать? Или угрожать?

— Пришёл сказать прямо. Хватит. С Юлей. С давлением. С этими звонками. Она и так держится из последних сил.

Он усмехается. Устало.

— А ты что, спасатель? Или решил, что знаешь, как с ней обращаться?

— Я знаю, чего она точно не заслуживает. Давления от отца, который отдал её как товар.

Он на секунду напрягается. Потом идёт на кухню, открывает бутылку, наливает себе. Даже не предлагает. И правильно.

— Не тебе судить. Я её растил. Я знал, какой путь ей нужен.

— Ты знал, какой путь нужен тебе, — парирую. — Но она не продолжение тебя.

Он смотрит на меня через край стакана.

— Ты не знаешь, какая она была после гибели мужа. Призрак. Месяцами. Я пытался вернуть её в стаю, в ритм…

— Ты пытался вернуть её туда, где удобно тебе.

— Я пытался её не потерять! — срывается он.

Пауза. Потом тише:

— И всё равно потерял.

Я не тороплюсь. Голос ровный.

— У тебя был шанс быть отцом. Сейчас — просто не лезь. Позволь ей быть собой.

Он опускает взгляд, наливает ещё, молчит. Я поворачиваюсь к двери.

— Если позвонишь ещё раз в том же тоне — следующий разговор будет коротким.

На пороге задерживаюсь. Говорю без ярости, но так, чтобы понял:

— Я приду на Совет. И у меня будет всё, чтобы доказать: Юля останется в моей стае.

Пауза.

— А щенку твоему передай — не тянет он лапы на чужое. Коротковаты.

Не дожидаясь ответа, выхожу, прикрывая за собой дверь.

Захожу в комнату. Ложусь рядом, не включая свет. Осторожно, чтобы не разбудить. Юля прижата к подушке, сбив одеяло, тёплая, спокойная. Я протягиваю руку, притягиваю её ближе. Её тело — хрупкое, тёплое, родное. Она что-то бормочет во сне, но не просыпается. Вдыхаю её запах. Волчица. Моя.

Пальцами нахожу её живот, накрываю ладонью. Осторожно, бережно — как будто держу нечто большее, чем жизнь. Она не просыпается, но двигается ближе. Тепло расходится по груди, заполняя всё. Молчу. Не думаю. Просто держу. И впервые за долгое время — ничего не хочу менять.

Утро встречает запахом масла и чего-то сладкого. Панкейки, хлеб, кофе — всё тёплое, домашнее, родное. Захожу на кухню и замираю. На фоне солнечного света — она. Юля в моей футболке, босая, с небрежным хвостом. Ткань чуть натянулась на груди, мягко скользит по линии бёдер. А живот… он стал заметнее. Уже не намёк, а форма. Живое доказательство, что мой волчонок растёт. И его мама меняется. Меняется так, что внутри что-то сворачивается. Хочется подойти. Прикоснуться. Остаться.

Она поворачивается, ловит мой взгляд и улыбается уголком губ. Глаза блестят, щёки румяные. Никакой косметики — только настоящая, живая Юля.

— Доброе, — говорю, подходя ближе.

— Ты вовремя, — отвечает она, разворачивая блин на сковородке. — Всё как раз готово.

Сажусь за стол. За ней приятно наблюдать — в её движениях нет спешки, в теле — зажимов. Спокойствие, тепло, уверенность. Это уже не та Юля, что дрожала в углу. Это женщина, которая готовит завтрак мужчине. И кормит малыша, который растёт у неё под сердцем.