Книга Скованная льдом, страница 2 – Нина Черная

— И кто эти несчастные? — спросила я сипло, голос сел от страха.

— Всех не знаю, но в списке есть наша семья, — на последнем слове мачеха разрыдалась, а я замерла, осмысливая информацию.

В желудке раскрыл бутон ледяной цветок паники, а конечности свело легкой судорогой, по спине побежали неприятные мурашки, что нам теперь делать?

— А Марфа знает? — спросила я отстраненно, будто и не я вовсе произнесла.

— Нет, — мачеха вскинула голову, взгляд полный ненависти, прожег до самых костей, — и не узнает, ты одна пойдешь.

— Как? — ноги не выдержали и я осела на пол, — вы серьезно, матушка?

— Еще как серьезно, — слова хлестали похуже мокрого полотенца, а в каждой букве слышалась горькая ненависть, — и я говорила тебе, не смей называть меня матушкой.

Я промолчала, по щеке поползла одинокая слеза, а сердце разбилось на мелкие осколочки от боли. Ведь я верила, все время верила, что мачеха хоть немного, но любит меня, где-то там, в глубине души. Оказалось, что я просто обманывала себя, мечтая о материнской ласке.

Она встала из-за стола, оглядев меня почти равнодушно и покинула кухню. Краем глаза отметила, что половник так и зажат в ее руке, а пальцы побелели от напряжения. Мне оставалось только надеяться на то, что отец никогда не позволит жене поступить так с родной дочерью. Разве я заслужила смерти? Только за то, что он в молодости думал не тем местом?

На автомате вернулась во двор к прерванному занятию. Рукавички остались валяться где-то на кухне, но я даже не обратила внимания на иголочки мороза, который покалывал обнаженную кожу рук. На улице завывала стихия, казалось, что метель только набирает обороты. Снег валил с самого утра, крупными хлопьями оседая по округе, сейчас же поднялся сильный ветер, превратив пушистые снежинки в острые лезвия. Они жалили кожу, забивались за воротник и, казалось, замораживали до самых глубин души. Или это мне так холодно внутри, что мороз превратил меня в ледяную статую?

* * *

— Ты совсем дурная? — послышалось над ухом, когда я почти перестала ощущать конечности, — замерзнуть хочешь, чтоб не трудиться?

Я подняла голову, надо мной нависла Марфа в теплой шубе, закутанная по самый нос в пушистую шаль. Только раскрасневшиеся пухлые щеки виднелись, да светлые ресницы с налипшими на них снежинками. Я будто в себя пришла. И правда, чего я так отреагировала? Будто в первый раз от мачехи порцию злобы получаю. Может, все обойдется. И царь-батюшка отменит свой приказ, или стать даром не окажется так плохо.

С трудом разогнулась, ноги будто свинцом налились, а мышцы занемели от неудобной позы. Вокруг уже успело стемнеть, сколько же я провела над этими треклятыми бревнами?

— Пора к ужину накрывать, дурная, хочешь всех голодными оставить? — Марфа уперла руки в боки, а в глазах читалось легкое беспокойство.

Я не стала себя обнадеживать, что за меня, а не за задержку ужина. Вдохнула-выдохнула и на негнущихся ногах побрела обратно на кухню, вытаскивать из печи кашу, да доставать из погреба соленья. Марфа бодро зашагала рядом, болтая о привычной ерунде.

В сенях скинула задубевший от снега тулуп и валенки, по телу неприятно закололо тепло, отдаваясь сильной болью в кончиках пальцах и лице. Будто зубы чинить ходила к нашей знахарке, а она снадобьем потчевала, которое отбивает все чувства.