Книга Крайние меры, страница 135 – Хелен Харпер

— Я рад, что с тобой всё в порядке, — говорит он непринужденно.

— Ммм.

— У нас в Семьях существует негласное правило, согласно которому никому не разрешается прикасаться к членам чужой Семьи без предварительного разрешения. Но Леди Банкрофт может быть, — он делает паузу, — нестабильной.

Интересно, что бы он подумал, если бы узнал, что она думает, будто обвела его и всех остальных глав Семей вокруг пальца.

— Как видишь, — говорю я, — у меня всё хорошо.

— И, как я уже сказал, я рад.

— Однако, — продолжаю я, — разве ты не говорил мне, что она будет воспринимать меня не более чем как человека? Если я до сих пор новобранец и ещё не пила кровь, значит ли это, что я член Семьи Монсеррат?

Он улыбается.

— Возможно, дальняя родственница. Я ясно дал ей понять, что тебе нельзя причинять вреда.

Мои глаза сужаются.

— Она знала, что я приду?

— Нет. Но мы уже говорили о тебе.

Я с подозрением смотрю на него. Я догадывалась об этом по словам Леди Бэнкрофт, но это не значит, что я этому рада. Он одаривает меня улыбкой, на которую я не отвечаю.

Как только мы доходим до его кабинета, Монсеррат заходит за мной и закрывает дверь. Он указывает на свой стол, где стоит блестящий старомодный телефон.

— У тебя нет мобильного?

— Я предпочитаю этот.

Я смотрю на него.

— Сколько же тебе лет?

В его глазах пляшут огоньки.

— Невежливо спрашивать старших о возрасте, Бо.

Я бурчу.

— Ты собираешься уходить?

— Это мой кабинет, — он садится в кресло с кожаной спинкой и откидывается на спинку, закинув ноги на стол.

Я закатываю глаза, глядя на него, затем беру трубку телефона.

— У тебя есть его номер?

Монсеррат набирает его по памяти. Должно быть, моё удивление отразилось на лице, потому что он комментирует:

— А ещё я могу жевать жвачку и одновременно ходить.

(Однажды одного американского политика назвали «настолько тупым, что он не может пердеть и одновременно жевать жвачку». Впоследствии, когда это цитировали в прессе, выражение слегка облагородили, и с тех пор «не может жевать жвачку и одновременно ходить» стало идиомой, обозначающей глупого человека, — прим)

— Как скажешь, — я набираю номер и жду.

Арзо отвечает почти сразу.

— Мой Лорд, — видимо, есть определитель номера.

— Э-э, нет. Это Бо.

— Бо! Ты в порядке? Что случилось с Леди Бэнкрофт?

— Не так уж и много. Однако чертовски много людей вдруг заинтересовались моим благополучием, — Монсеррат улыбается, но ничего не говорит. — Арзо, кто знал о моём задании на Уилтшор-авеню?

— Я и Тэм. А что?

— Кто-нибудь ещё?

Он не колеблется.

— Нет. Мы всегда держали в секрете, кто за какое задание отвечает, Бо. Болтливые слова топят корабли. Кроме того, таким образом, между вами было меньше соперничества.

— Тэнси не знала?

— Нет.

— А Борис?

— Откуда ему было знать? — он, кажется, озадачен.

У меня сердце разрывается на части.

— Когда я была под потолком, как раз перед тем, как на вас напали, Борис зашёл поговорить с Тэмом. Он сказал ему, что меня разыскивают для допроса из-за того, что произошло на Уилтшор-авеню. Кто-то из его знакомых связался с ним. Или, возможно, это были полицейские сканеры, которые он прослушивал, — меня раздражает, что я не могу вспомнить эту важную деталь.

— Точно. Борис проводил много времени, слушая радиопереговоры и подбирая полицейских осведомителей, — он презрительно фыркает. — Правда, они редко приносили пользу.