Книга Хозяйка приюта, или Я не твоя жена, дракон!, страница 212 – Анна Солейн

В центре сцены стояли два стула и фонарь. Еще несколько фонарей находилось по краям, так что сцена как будто парила и была видна каждая деталь происходящего, несмотря на сгустившуюся темноту ночи.

— Вы оборзели? — рявкнул кто-то в толпе. — А ну у…

Голос замолчал, и я посмотрела на генерала Реннера, который как раз в этот момент щелкнул пальцами.

— Иногда искусство нужно заталкивать в головы принудительно, — прошептал он, и я прыснула.

На сцену вышел Юджин. Вдобавок к спрятанной под рубашкой подушке, которая символизировала окладистый живот отца семейства, он обзавелся нарисованными усами и ступал тяжело, как взрослый человек. В руках у Юджина была детская колыбелька. Такую следовало вешать под потолок, но Мелиссе пришлось смириться с тем, что, раз потолка нет, можно и поставить на стул.

(“Невыносимо работать в таких условиях!”)

— Во-о-от так, — прокряхтел Юджин. — Во-о-от так.

— Ах, дорогой! — прощебетала Бетти. — Ты уже подготовил колыбельку! Но ведь я только недавно узнала, что у нас будет ребенок!

Она, в платье из тяжелой ткани и фартуке, влетела ему в объятия — эту сцену репетировали раз сто до того момента, когда въедливую Мелиссу она устроила.

— Конечно, а как иначе? — пробасил Юджин. — Я ведь уже люблю нашего малыша. И тебя тоже!

— Правда? И будешь любить, что бы ни случилось? У меня дурное предчувствие.

— Ни о чем не думай!

Они обнялись, старательно изображая поцелуй, а потом разбежались в разные стороны, спрятавшись за кулисы.

Спустя секунду Бетти вышла уже одна — с огромным животом-подушкой и корзинкой для продуктов.

— Яблоки, свежие яблоки! — звонко крикнула Мелисса, изображающая рыночную торговку. В руках она держала корзину яблок. — Ох, леди, вы ждете ребенка! Возьмите бесплатно. Надеетесь на мальчика?

— Спасибо. Вы знаете, даже неважно. Я буду любить моего малыша в любом случае.

В этот момент в углу сцены появилась Софи. Она демонстративно держала в руках монету (огромную, вырезанную из дерева и выкрашенную в желтый, чтобы все увидели). Она подобралась к Мелиссе и протянула ей монету. Крылья она при этом держала раскрытыми. ("Потому что должно быть видно, Софи! Всем, даже с последних рядов!") Впрочем, даже если не смотреть на крылья, вряд ли можно не заметить то, что у Софи глаза по-совиному светятся.

— Уродка! — воскликнула Мелисса. — Воровка! Брысь!

Софи подняла монету повыше (“Понятно же, что она хочет купить? Понятно?”), но Мелисса топнула ногой — и Софи сбежала за ширму.

— Подальше таких нужно от нормальных людей держать, — согласилась Бетти, поглаживая живот. — Одни проблемы от них. Я бы их вообще убивала!

Они разошлись, спрятавшись за ширмы. В этот момент на сцене появилась Софи с монетой в руках и опущенными крылышками. Мелисса принялась говорить из-за ширмы ее голосом — Софи только открывала рот (сама она по-прежнему могла произнести не больше пары слов):

— Как же мне купить еду, если никто не хочет ее продавать? Я так хочу есть! И у меня совсем никого нет. Со мной не хотят даже разговаривать. Ненавижу свои крылья! Ненавижу себя! Как бы я хотела быть обычной и иметь семью, как другие дети! Почему я родилась такой? Что же мне делать? Где же мне взять хотя бы еду сейчас?

Понурив плечи, она зашла за ширму, а затем Бетти душераздирающе закричала.