Книга Свадьбы не будет, светлый!, страница 118 – Анна Солейн

– Но разве я не могу выбирать? – дрожащим голосом спросил Сэмми, умудряясь одновременно и краснеть, и бледнеть, и решительно хмуриться. – Ты говорил, что нужно всегда идти вслед за сердцем! Отец!

– Правильно. И твое сердце указывает тебе путь Верховного! Вот туда и иди!

– Н-н-но отец! – выпалил Сэмми, сжимая кулаки.

– Никаких но. Забудем этот разговор.

– Медея! – Сэмми обернулся ко мне. – Скажи ему!

Ничего себе заявочки.

– А что – Медея? – пожала плечами я, разглядывая свой маникюр. – Сэмми, сколько раз тебе говорить, я твоя мачеха! Моя работа – делать твою жизнь хуже, а не лучше.

Он закусил губу, голубые глаза повлажнели. Закатив глаза, я продолжила:

– Вот ты хочешь, чтобы я сейчас сказала твоему отцу, что если он будет тебя принуждать, то толку все равно не выйдет? Что ты или сделаешь по-своему, или смиришься с тем, что приготовил для тебя отец, но в любом случае его возненавидишь? Что сломаешь себе жизнь? Что натворишь бед, став Верховным без желания? Что сломаешь и свою жизнь, и чужие? Что сопьешься, может быть? Что, вполне возможно, он тебя больше не увидит, если будет упрямиться? Ты хочешь, чтобы я это сказала? Нет уж. Я тебе что, светлая? Ты меня с кем-то спутал, дорогой. Выгребай сам.

Лайтвуд тяжело обернулся ко мне и пробормотал что-то вроде: «Угораздило ведь жениться». А потом посмотрел на Сэмми. Встал и наклонился вперед, упираясь руками в стол.

– Ну хорошо, – процедил он. – Допустим. Ты не хочешь быть Верховным светлых. Возмутительно. Ну ладно. Но кем ты хочешь быть?

– Я… – Сэмми опустил взгляд.

– Ты? – поторопил Лайтвуд спустя минуту.

Я затаила дыхание.

– Да мало ли! – краснея, произнес Сэмми. – В мире столько всего! Путешествия, наука… музыка, в конце концов.

– Музыка? – выгнул бровь Лайтвуд. – Ты отказываешься от того, чтобы когда-нибудь стать Верховным, ради музыки? У нас пианино на первом этаже стоит, иди играй. Кто против?

– Я не об этом! – вспыхнул Сэмми. – Я просто… хочу выбора, понимаешь?

– Выбора? – Тоном Лайтвуда можно было забивать гвозди. Он сел и закрыл рукой лицо. Голос звучал глухо, когда Лайтвуд заговорил: – Ты хочешь выбора. Ага. И что же ты будешь со своим выбором делать?

– Не знаю! Что угодно! Может… попутешествую. Или… поживу немного при дворе.

– При дворе? – Лайтвуд посмотрел на Сэмми через щель между пальцами. – Ты хочешь пожить при дворе? Зачем тебе туда? Там одни лизоблюды и бездельники.

Сэмми покраснел, как помидор.

– Ну… не все же. Почему сразу… Нормальные тоже есть… И его величество давно предлагал.

– Что он тебе предлагал? – нахмурился Лайтвуд, всматриваясь в лицо Сэмми.

Сэмми стал еще краснее, хотя краснее, кажется, было стать невозможно.

– Присоединиться к нему… к его двору… Там можно было бы заняться… наукой. Или… музыкой. Или искусством. Путешествовать… Делать другие… вещи. Много чего делать.

Сэмми замолчал, опустив взгляд. Щеки у него были такими красными, что я еле сдерживала смех. Только переводила взгляд с него на Лайтвуда, затаив дыхание.

– Триединый, – наконец выдавил Лайтвуд, откинувшись на спинку кресла. – Я начинаю понимать мою мать.

– Что? – переспросил Сэмми.

– Иди отсюда, – махнул рукой Лайтвуд. – И… собирай вещи. И пиши! А то уши надеру и тебе, и твоему выбору, не посмотрю, что… В общем! Ты меня понял! Триединый, – проворчал Лайтвуд, когда счастливый Сэмми обнял сначала его, потом меня, а потом вынесся за дверь. – Триединый, это слишком. Бенджамин… Он совсем не предназначен для того, чтобы быть Верховным, слишком импульсивный. Хотя… он добрый мальчик. Это многое значит.