Книга Свадьбы не будет, светлый!, страница 60 – Анна Солейн

Упав на кровать, я забылась тревожным сном. Снились мне белая фата, лепестки цветов, сказанное нежным низким голосом: «Я буду любить вас вечно», а еще – злорадный смех женщины, которая много лет назад оставила Лайтвуда вдовцом и обеспечила мне крупные проблемы. Могла бы – убила бы ее во второй раз прямо сейчас!

Открыв глаза, я уставилась на черную ткань балдахина и первым делом попыталась стянуть с пальца белое кольцо, которое уже, кажется, срослось со мной.

Не вышло.

Может, все-таки нож?

Прошлой жене Лайтвуда помогла сбежать от него только собственная смерть, но к таким решительным мерам я была пока не готова.

Может, яд?

Не для меня, конечно. Для Лайтвуда.

Его жена вот от яда умерла, а он сам чем хуже? Очень ведь романтично получится.

От размышлений меня оторвал звук горна, оглушительный.

Я поморщилась и трусливо накрылась одеялом с головой.

Я знала этот сигнал.

Он значил – принесли послание от Верховного светлых. От Лайтвуда то есть.

Торжественное.

Официальное.

Ничего хорошего это мне не обещало.

Как, Проклятый все побери, от него избавиться?

Откинув одеяло, я села и вскрикнула от неожиданности.

На краю моей кровати сидела матушка.

Прямая, как будто проглотила осиновый кол, одетая в черное приталенное платье и комкающая в изящных наманикюренных пальцах носовой платок. Длинные волосы цвета воронова крыла наполовину закрывали лицо.

– Странно, что я не слышала твоего стука, – проворчала я, вылезая из кровати.

– Это потому что я не стучала.

Разумеется.

А смертельно опасную ловушку-проклятье на пороге она не заметила.

– Я должна поговорить с тобой, моя дорогая плотоядная рыбка, – напряженно проговорила родительница, не глядя мне в глаза. – Это очень важно.

Горн снаружи затих, зато зазвучал голос Ренфилда: «Да чтоб вам эти ваши дудукалки внутрь запихали и три раза провернули… Зачем пришли?»

Какой он все-таки ответственный дворецкий. И на удивление миролюбивый! Кто же в такую рань приходит, да еще и будит темных во всю мощь легких? За такое и правда стоило бы им эти дудки… куда-нибудь запихать.

Я вздохнула и бросила взгляд на нож, который хранила на каминной полке. Потом – на стройные ряды баночек с ядами. Сиротой, что ли, себя сделать?

– Я вся во внимании, матушка.

– Это касается твоего жениха.

Сказав это, матушка замолчала.

Я заинтересованно выгнула бровь, подходя к шкафу с одеждой.

– Хочешь рассказать мне, как от него избавиться?

Распахнув тяжелые деревянные створки, я вытащила наугад платье и придирчиво его рассмотрела. Слишком свободное. Вытащила еще одно. Слишком старое. Третье оказалось чересчур открытым, четвертое – уж очень чопорным.

В этот момент я поняла, что, кажется, пытаюсь принарядиться, и раздраженно захлопнула шкаф, так и оставшись в ночной сорочке.

– Матушка? Если ты собираешься молчать, то не могла бы делать это в гостиной?

Вздрогнув, она перестала мять платок и промокнула им глаза.

– Я должна рассказать тебе кое-что важное о браке, – трагичным тоном сообщила она, глядя в окно.

– Самое важное в браке – в него не вступить, – проворчала я, снова открывая шкаф.

О, кажется, вот это платье выглядит неплохо. Черное, бархатное, приталенное, с пышными рукавами и низким вырезом декольте, с тонким рядом обсидиановых пуговиц.

Пользуясь тем, что матушка от меня отвернулась, я принялась переодеваться.