Книга Саймон, страница 116 – Анна Есина

— Ах, как хитро! — восхитился бес, маленькие глазки вспыхнули жадным огнём. — Как паутина, сплетённая самой смертью!

— Тихо! — Дана подняла руку, голос походил на раскаты подземного грома. — Я знаю каждый тайный ход, каждый секретный пароль. У меня есть все ключи!

— Я буду вашим верным псом! — взвизгнул слуга, подпрыгивая от радости.

— Именно ты будешь координировать действия. Клиника должна быть уничтожена. Свет знаний, горящий в этих стенах, должен быть погашен навсегда!

— Будет сделано, великая! — Скверник упал на колени, прижимая свой чешуйчатый лоб к полу, его рога ударились о камень.

— Но есть одно условие, — Дана наклонилась к бесу, смрадное дыхание обожгло его лицо, пахнув серой и пеплом. — Мои дети… те, кто посмел опозорить моё имя, должны пострадать первыми. Их смерть должна быть медленной, как агония умирающей звезды, и мучительной, как стоны проклятых душ! Я хочу, чтобы они страдали, зная, что это моя воля. Хочу, чтобы их последние мысли были о том, как они опозорили свою мать.

— О да, моя повелительница! — прохрипел плебей, предвкушая чужие страдания. — Я прослежу за каждым их вздохом, за каждым биением их жалких сердец!

— И ещё, — добавила Дана гораздо тише, но от этого её интонации стали только страшнее. — Принц Ночи должен заплатить за моё унижение и свою гордыню. Каждая капля его крови будет мучением, каждое мгновение его смерти — агонией. Найди способ добраться до него, пусть его бессмертие станет его проклятием!

— Всё будет исполнено, великая! — Скверник зааплодировал, тоненький хвостик замотался из стороны в сторону, точно у преданного пса.

Дана выпрямилась, алые глаза полыхнули торжеством.

— Тогда действуй. Когда звёзды выстроятся в нужном порядке, когда луна накроет землю своей тенью, когда охрана ослабит бдительность, начнётся наша великая охота. И никто не убережётся от моего гнева!

Скверник поклонился до земли, чешуйчатое тело дрожало от возбуждения, а рога издавали тихий скрежет. Дана развернулась и исчезла в тени, оставив позади себя лишь запах разложения и страха — запах преданности её верного слуги, смешанный с ароматом грядущего разрушения.

В коридорах Преисподней эхом разносились её последние слова:

— Пусть начнётся истребление!

***

День угасал, будто кто-то медленно тушил свечи в небесной люстре. Солнце, словно нехотя, пряталось за крышами, бросая последние лучи на тротуары и мостовые.

Семён и Ангела неспешно прогуливались вдоль реки, держась за руки.

— Сегодня звонила мама, — припомнила она вдруг. — Сказала, что заезжала ко мне в гости, и соседи наплели, будто я уже месяц не объявлялась дома. Теперь она прямо-таки требует пригласить тебя на ужин.

— Так приглашай, — Семён закинул их руки ей на плечо и чмокнул в щёку. — Я умею очаровывать мам.

— Ты всех умеешь очаровывать, — Геля прижалась к его плечу и вздохнула, будто завидуя самой себе. — Тогда я скажу, чтобы ждала нас в пятницу?

— Отличная идея, в пятницу как раз мой последний рабочий день в человеческой больнице. Отметим увольнение.

— Ты всё-таки решился уйти?

— Игнат помог, организовал мне мнимый перевод в столичную клинику. Без его протекции сидеть мне в кресле заведующего отделением до морковкиного заговенья, рядовому врачу уволиться куда проще.

— А почему ты вообще пошёл работать в обычную больницу?