Книга Саймон, страница 142 – Анна Есина

— Думаешь, сможешь скрыться? — прорычал Игнат, его голос эхом отразился от стен.

Спикировав вниз с грацией хищника, Игнат вцепился в беса. Когти прорезали чёрную плоть, словно бумагу. Существо завизжало, но вампир не дал ему шанса на спасение. Одним мощным движением он разорвал беса в клочья, и кровь фонтаном хлынула на пол.

Адские гончие, почуяв запах смерти, бросились в атаку. Клыки сверкали в полумраке, а глаза горели неистовым пламенем. Игнат встретил их с яростным хохотом.

— Ну что, псы, хотите поиграть? — оскалился он, жестом подзывая первую гончую.

Кулаки молотили по их телам, когти вспарывали шкуры, а зубы вгрызались в плоть. Кровь разлеталась во все стороны, окрашивая стены в багровый цвет.

Внезапно воздух задрожал от мощной ауры. Ксюша появилась словно из ниоткуда, её облик был поистине ужасающим — воплощение самой смерти. Тёмное свечение окутывало её, а из тела вырывались волны разрушительной силы, похожие на щупальца Пузи.

— Отец, ты как всегда торопишься! — её голос был холоднее льда.

За спиной у неё толпились вампиры, тридцать или даже больше перекошенных яростью лиц с глазами, которые горели жаждой битвы. Они были готовы к войне.

— Дочка, ты вовремя! — прохрипел Игнат, отбрасывая очередную гончую. — Я уж думал, что придётся веселиться одному.

— Не надейся! — усмехнулась Ксюша, и её глаза полыхнули столь непривычной жаждой убийства. — Мы ещё покажем им, что такое настоящий гнев.

Вампиры ринулись в бой, их клыки и когти обрушились на свору. Гончие выли от боли и страха, но было уже поздно. Через минуту от них остались лишь кровавые ошмётки, разбросанные по полу.

— В актовый зал! — приказал Игнат и Ксюша передала команду своим подданным. — Там ещё много работы. Никто не уйдёт живым!

Их общий голос эхом разнёсся по коридорам, и вампиры, повинуясь приказу, устремились вперёд. Игнат, тяжело дыша, бросился к Кире, сердце грохотало в груди, наполненное смесью ярости и триумфа, а сознание заволокло маревом страха.

В тусклом свете смотровой комнаты, среди осколков разбитых приборов и опрокинутых столов, лежала Кира. Её некогда великолепные крылья, ныне изорванные и изуродованные, напоминали рваные полотнища, будто их пропустили через мясорубку. Каждое пёрышко, каждая жилка были искалечены, словно сама судьба поиздевалась над её красотой.

Тело девушки покрывали багровые следы укусов — глубокие борозды от когтей, словно кто-то пытался разорвать её на части. Одежда превратилась в окровавленные лохмотья, а кожа, некогда нежная и гладкая, теперь напоминала карту страданий. Лицо, залитое кровью, казалось высеченным из мрамора — настолько оно было бледным. В глазах медленно угасала последняя искорка жизни.

Она попыталась сфокусировать взгляд на появившемся Игнате. Её губы дрогнули, словно пытаясь произнести слова прощания или признания в любви. Но Игнат не дал ей времени на слова.

С яростным рыком он в одно движение разодрал своё горло когтями, не заботясь о собственной боли. Кровь хлынула из раны, пульсируя в такт с его сердцем. Нежно, почти трепетно, он поднял Киру на руки, прижимая её к себе так бережно, словно она была сделана из тончайшего стекла.

— Пей! — прорычал он, прижимая её губы к своей ране. — Пей хоть всё до последней капли, но пей! Я не отпущу тебя, слышишь? Никогда! Ты моя, моя. Навеки!