Книга Приручить дракона, страница 47 – Тиффани Робертс

В его груди была пустота, голодная пустота, которую, казалось, невозможно было заполнить, и она росла вместе с его тоской по Эллии. Фальтирис знал, что это было одиночество, по крайней мере, частично, хотя никогда не предполагал, что оно может быть таким подавляющим, таким всепоглощающим. Драконы не должны были чувствовать себя одинокими. Одиночество было их естественным состоянием. Спаренные драконы особенно не должны были этого чувствовать, а он был спарен. Он нашел свою компанию.

«Действительно ли я это сделал? Она компаньонка или пленница?»

За те восемь дней, что они провели вместе, Эллия не отрицала, что Фальтирис пользуется ее телом. Она целеустремленно трахала его, и обычно, казалось, получала от этого удовольствие. Но, кроме нескольких нерешительных ласк, она больше не прикасалась к нему, больше не искала этих маленьких мгновений близости с ним. Он видел, как она несколько раз тянулась к нему, только чтобы отдернуть руку, как будто прикосновение к нему могло обжечь ее плоть.

И к его огромному разочарованию, Эллия ни разу не попыталась прижаться губами к его губам, ни разу не попыталась воссоздать то, что было самым полным выражением нежности, которое он когда-либо испытывал. Несколько раз, когда он пытался это сделать, она просто отстранялась.

Он не мог выразить ту боль, которую причинила ему, хотя и понимал, что не имеет права расстраиваться из-за ее отказа. Их разговоры в течение последней недели были неловкими; они не обменялись ни одним осмысленным словом, не говорили ни о чем сколько-нибудь глубоком, и тишина стала охватывать большую часть их совместного времени. Эллия часто казалась печальной, подавленной, усталой.

Неужели он требовал слишком многого от ее тела?

Его взгляд вернулся к Эллии, когда она нырнула, чтобы погрузиться по плечи. Ее длинные волосы веером рассыпались вокруг нее, плавая на поверхности воды. Он не мог не задаться вопросом, какое у нее было выражение лица.

«Я хорошо знаю, что это не имеет никакого отношения к моим требованиям к ее телу».

Те редкие разговоры, которыми они обменивались, часто становились горячими и конфронтационными. Тысяча лет гнева, стыда и горечи бурлили в его груди, и он редко щадил ее от их укуса. Слишком часто он был пренебрежителен или оскорбителен. Слишком часто он бывал злобным. И каждый раз, когда он огрызался на нее, каждый раз, когда он набрасывался, оскорблял ее или обвинял в своих проблемах, каждый раз, когда он был резок или груб, он видел боль на ее лице. Он видел это в ее глазах. Он наблюдал, как Эллия неуклонно отдаляется от него, даже когда она работала над тем, чтобы создать себе уютное убежище в его логове.

Ему не следовало беспокоиться о ее чувствах, не следовало беспокоиться ни о чем, кроме облегчения, которое приносило ее тело, но огонь в его сердце тускнел каждый раз, когда он видел это выражение на ее лице. Осколки льда пронзали его грудь с каждым ее хмурым взглядом, расширяя эту пустоту, делая ее более холодной и голодной.

Независимо от того, насколько близко они были физически, их сердца разделяла пропасть, столь же обширная, как Заброшенные пески. Все, что он сделал до сих пор, — это расширил эту трещину. Все больше и больше ему хотелось закрыть ее — или, если это было невозможно, пересечь ее. Чтобы найти ее. Чтобы… встретиться с ней.