Книга Ткач, страница 70 – Тиффани Робертс

— Ты защищал меня, — она коснулась его предплечья, ниже закрытых шелком следов от укусов. — Все твои раны из-за того, что ты защищал меня.

Он наклонил голову ближе к ней. Ее запах заполнил его ноздри, и отголоски ее вкуса ощутились на его языке, но он не позволил себе поддаться ни тому, ни другому.

— И я с радостью буду носить шрамы. Носить их, как самый лучший шелк.

Он посмотрел вниз и легонько провел пальцем нижней руки по одному из розовых шрамов на ее животе, отчего ее кожа задрожала.

— Потому что мои шрамы означают, что у тебя больше их не будет.

— Рекош… — Ахмья взяла его руку в свою и приподняла, прижавшись лицом к его ладони. Уткнувшись в нее носом, она прерывисто вздохнула. — Я не хочу быть причиной того, что тебе все время причиняют боль.

Ее кожа была мягкой, теплой и гладкой, и Рекош наслаждался ее прикосновением. Ему страстно хотелось провести руками по большему ее количеству, почувствовать, как напрягаются и расслабляются ее мышцы, изучить каждую частичку ее тела на ощупь.

— Нет, — сказал он. — Я дружу с Кетаном, Уркотом и Телоком. Большая часть моей боли — из-за них. И из-за игл.

У нее вырвался смешок. Рекоша всегда интриговали звуки, издаваемые людьми, но смех Ахмьи? Он тек прямо к его сердцам, танцуя в них с теплом и удовольствием, пронизывающим душу.

— Уверена, ты часто колешь пальцы иголками, — она повернула лицо и прижалась губами к подушечке его большого пальца.

Внутри Рекоша все замерло.

Поцелуй.

Это был не тот поцелуй, который он видел у Айви и Кетана, но он знал, что означает прикосновение человеческих губ. Знал, что это простой, но сильный жест — такой же интимный, как у вриксов прикосновение к головному гребню, если не больше.

И это было подобно дуновению ветерка над тлеющими углями в его сердцевине, разжигая их снова в пламя.

Глаза Ахмьи вспыхнули, а щеки порозовели. Отпустив его, она поднесла шелковую ткань к его плечу и продолжила вытирать.

— Мне просто не нравится видеть, как тебе больно, и меня бесит, что я ничего не могу сделать, чтобы остановить это.

Внутри Рекоша закружилась буря, когда последствия этого поцелуя вступили в противоречие с чувством вины и уязвимости в ее голосе. Застежки сильнее сжались вокруг щели, а жвалы опустились.

— Ты действительно помогла, Ахмья. Один кузах умер благодаря тебе. Он причинил бы гораздо больше боли.

В ее глазах появилось еще больше слез. Она сжала губы, прежде чем встать перед ним и провести шелком по его груди. Хотя она не ответила, он знал, о чем она подумала. Слова, которые она произнесла ранее, всплыли в его памяти.

Все, чем я когда-либо была — это обузой.

Его грудь болела из-за нее, и эта боль пульсировала в сердцах.

— Ах, кир’ани ви’кейши, — он обхватил ее затылок верхней рукой и накрыл ее руку нижней, прижимая ту к своей груди.

Она подняла лицо, и темно-карие глаза встретились с его.

Он знал боль в ее взгляде. Понимал эмоции в его глубине, сомнения.

— Когда я был птенцом, я был маленьким, — сказал он. — Более маленьким, чем мои братья и сестры. Другие вриксы не были добрыми ко мне. Они говорили, что я… тонкий, слабый, что меня легко сломать. И они причиняли мне боль. Словами, руками, когтями и ногами.

— О, Рекош…

— Я знаю, Ахмья. Знаю, каково это, — Рекош прижал ее руку к своим сердцам. — Я был маленьким и слабым, и они заставляли меня чувствовать себя бесполезным. Я следовал за своим отцом, чтобы спрятаться от других вриксов, избегать их. Но я нашел… цель. Нашел свое применение, свое умение. Нашел ткачество. Нашел первые шепоты. И когда я узнал, то понял, что другие были неправы. Я не был таким, как они, но и не был бесполезным. Они были более крупными, более сильными, поэтому я придумал другие способы стать лучше.