Книга Каменное сердце, страница 42 – Светлана Бернадская

— Твой сын показывал мне cегодня, как правильно оседлать оленя.

— Надеюсь, ты не сломал бедному животному спину, пытаясь на него влезть? Олени не лошади, они способны выдержать вес ребенка и хрупкой женщины, но уж никак не мужчины. Тем паче такого… — и она осеклась, окинув недобрым взглядом Талгора от макушки дo сапог.

Он усмехнулся.

— Конечно же, нет. Но теперь он желает, чтобы я научил его ездить на лошади. Ты не возражаешь, если мы завтра немного прогуляемся по лесу верхом?

Хелмайн вскинула голову, и ее глаза сузились.

— О, разумеется, я не возражаю. Сын прославленного кунна должен быть отличным наездником. Но только не завтра: в праздник Жатвы никто из людей не смеет выходить за пределы поселков. Ведь завтра — та ночь, когда хексы пируют, нельзя им мешать.

Талгор oщутил одновременно и облегчение oт того, что не пришлось долго уговаривать любящую мать, но и ставшую уже привычной неясную тревогу.

Хелмайн вела себя странно.

Ужинали они все за тем же большим столом, вместе с оравой уже знакомых Талгору детишек. И такие семейные вечера начинали ему необъяснимо нравиться.

Хелмайн, похоже, тоже нравилась роль многодетной матери — тем более, что своих детей она уже родить не сможет.

Эта мысль снова болезненно кольнула в сердце. Не то чтобы Талгор непременно хотел обзавестись кровным наследником, нет. Напротив, после того, как его вторая жена умерла, пытаясь разродиться слишком крупным для нее ребенком, он поверил в то, что это знак богов, и ему, безродному, отвергнутому, лишенному родительской любви и чудом выжившему среди враждебного мира, незачем продолжать свой род.

Да и Хелмайн, как ни крути, познала счастье материнства.

Так что же так грызет его изнутри?

Его взгляд то и дело возвращался к белобрысой макушке Кйонара. Малыш как малыш, ничем не отличается от других. Но почему же при взгляде на него неизменно теплеет на душе, и бьется чаще его ущербное сердце?

Не похож он на Гридига, кареглазого и темноволосого. В Кйонаре угадывались материнские черты, и все же… другой разлет бровей, другой оттенок волос — не тепло-золотистый, как у Хелмайн, а пепельно-льняной, как у Талгора, другая линия подбородка, да и лицо, по всему видать, будет широким и скуластым, а не изящным, как у матери.

А может, Талгор просто пытается выдать желаемое за действительное?

Но нет же. Нет. Пусть подбородок, нос и щеки в таком нежном возрасте еще не сформировались и будут меняться, обретая другие черты, но глаза-то у него не голубые, а серые!

Талгор тут же одернул себя. И почему, спрашивается, для него так важно это знать? Кйонар — ребенок Хелмайн, этого должно быть достаточно.

Он вдруг почувствовал на себе колючий взгляд и посмотрел на жену.

Едва не отшатнулся. Ненависть. Чистая, лютая ненависть!

Да почему? Что он опять сделал не так?

— Тебя что-то тревожит, Хелмайн?

Она вновь попыталась изобразить улыбку — но та вышла кривой и ядовитой.

— Тревожит. Твое самочувствие, дорогой. Сегодня ты совсем выбился из сил, помогая обозу с отъездом. Пойдем-ка в спальню, попробую тебя расслабить.

Столь явно прозвучавший в ее словах намек вместо обещанного расслабления взбудоражил. Дыхание Талгора сбилось, в груди разлилось пpиятное тепло, неумолимо перетекая к животу. Наверняка щеки и уши стали пунцовыми, но Хелмайн на него уже не смотрела: подхватила принеcенный хозяюшкой кувшин и скрылась за тяжелой дверью.