Книга Люся, которая всех бесила, страница 127 – Тата Алатова

– Ваша первая любовь была такой?

– Моя первая любовь была странной и драматической, как ей и полагается. – Боян, помрачнев, потянулся вперед и выключил диктофон. – Я расскажу вам об этом, потому что чувствую, что вы относитесь ко мне как к претенциозному бонвивану. А мне бы хотелось, чтобы мы лучше поняли друг друга, раз уж у свахи Анны такая уверенность в нашей совместимости. – Люся промолчала. Она слабо верила в эту самую совместимость, но не могла отказаться от хорошей истории. Любопытство всегда делало ее очень покладистой. – Знаете, – Вешников поморщился, – хороший персонаж должен нести в себе какую-то психологическую травму, нечто, что делало бы его глубже и человечнее. Чтобы читательницы всегда могли проникнуться его богатым внутренним миром. И мне очень жаль, но я столь же банален, как типичный герой романтической истории. В моем прошлом тоже есть поступки, которыми я не горжусь, и они до сих пор обжигают меня пронзительным чувством вины.

В четырнадцать я боготворил свою одноклассницу – молча и издалека, не решаясь к ней приблизиться. Я ведь уже говорил вам, что был не самым популярным парнем в школе. А она была нашей звездой. Тонкая и звонкая, юная гибкая балерина-ярила. Убойная смесь, сами понимаете. Как в песне про «готов целовать песок, по которому ты ходила», вот что я к ней чувствовал.

У Люси зазвонил телефон – незнакомый номер.

– Да? – тихо спросила она, верная старой журналистской привычке всегда брать трубку.

– Людмила Николаевна, это Дима, ваша охрана. Вы сказали, что задержитесь не больше чем на час. Звоним узнать, все ли у вас в порядке?

– Да, все отлично, – заверила она. – Я пробуду здесь еще какое-то время, не переживайте.

– Не могу понять, – заметил Вешников, когда она нажала «отбой», – это для защиты или контроля? Может, у вас роман с каким-то ревнивым олигархом?

– Ну, понеслась писательская фантазия вскачь, – засмеялась Люся. – Скажем, у меня действительно много недоброжелателей. Что касается контроля и ревности, то мне сложно понять, как один взрослый человек может что-либо запрещать другому. Впрочем, придуманный вами олигарх отвлек нас от вполне себе настоящей балерины.

– Ее звали Лиза. Я не то чтобы за ней следил, но, может, и следил. Частенько шел за ней после школы – просто так, даже не думая нагнать или заговорить. Потом у нее родился младший брат, и мама часто отправляла ее гулять с коляской. И я тоже гулял как раз в это время и в том же дворе с собакой. Почти случайно, да. Мы чуть-чуть подружились, совсем немного. Она становилась все более замкнутой, дерганой, тихой. Сияние, которое исходило от Лизы, будто меркло.

Я приносил ей яблоки, потому что конфеты балеринам не полагались. Брал для нее книги в библиотеке, потому что она любила читать. В классе мы продолжали игнорировать друг друга, наши прогулки оставались как будто бы тайной. Тайной, для которой не было никакой особой причины, но мне казалось, что она стеснялась меня. А я радовался тому, что имел. А потом…

Вешников замолчал, глядя пустыми глазами за Люсино плечо. Она обернулась и посмотрела тоже – за окном качались на ветру заснеженные ветви деревьев, ничего такого. Большие напольные часы показывали половину десятого.

– Однажды я ее все-таки поцеловал. – Вешников поморщился, как будто это было неприятным воспоминанием. – В щеку, ничего такого. Но по всем законам жанра именно в этот момент нас застукал ее отец. Был тихий майский вечер. Что-то кричали на горке дети, они играли в догонялки. Странно, как врезаются в память незначительные мелочи. Отец Лизы шел с работы и был в форме – полицейский. Он не стал ругаться или что-то в этом роде, просто зыркнул так, что Лиза тут же побежала следом за ним домой. А на следующий день стало известно, что в новом учебном году она будет учиться в другой школе. Мы поговорили возле раздевалки – вокруг галдели младшеклашки. Ну как поговорили… Она сказала, что ненавидит меня, что я все испортил – и с чего вообще к ней полез.