Книга Прятки в облаках, страница 107 – Тата Алатова

Глава 22

— Маша, Маша, что же вы такая девочка, а еще Рябова!

— А? При чем тут…

Она начала возмущаться прежде, чем открыла глаза. Ее голова лежала на чем-то мягком, а вот тело, наоборот, на чем-то жестком, неудобном.

Разлепив ресницы, она увидела близко-близко лицо Лизы-Дымова, и тревога на нем мешалась… с весельем?

Что так развеселило этого человека? Маша ведь чуть не умерла, наверняка на нее снова кто-то покушался и она выжила только чудом!

Застонав, она попыталась найти себя в пространстве, поняла, что они все еще в парке, и уже совсем стемнело, и Дымов сидит перед ней на корточках, а сама Маша расположена на скамейке.

— В вас попали мячом, — улыбаясь, сказал он. — Второкурсники играли в футбол. Вы потеряли сознание скорее от испуга, чем от удара.

— Боже мой, — Маша снова закрыла глаза, и перед ее мысленным взором замелькали картинки: захламленное мальчишеское общежитие, тощий юный Дымов с панковскими белыми волосами, его футболка с Фредди Меркьюри, восхищенно-изумленно распахнутые темные глаза. Она помнила это совсем иначе, не чужими глазами, а своими собственными! — Боже мой, — повторила она, чувствуя, как голова идет кругом. — Я была там! Я была прямо там, в вашем прошлом, Сергей Сергеевич!

— Сделано, — с удовольствием ответил он, щелкнув пальцами. — К счастью, ни комы, ни клинической смерти. Вы себя так накрутили, Маша, что хватило одного мяча. Мы создали временной парадокс: вы попали в мое прошлое потому, что точно знали — вам туда надо. Воспоминания, которые я вам отдал, буквально проложили вам прямой маршрут, выставили координаты. Вот почему все исследования путешествий во времени запрещены, они создают невероятную путаницу.

— Значит, меня сегодня убивать не будут? — вычленила Маша самое главное.

Он засмеялся, запрокинув голову, звонкий девичий хохот взлетел к небу, и Маше стало так жаль, что она не может увидеть, как смеется сам Дымов. Она никогда раньше не видела его таким счастливым, и очень хотелось знать, как он выглядит в такие минуты. Как его худое строгое лицо освещается радостью, как преломляются его черты от смеха.

— Так что, я была вашей юношеской любовью или что-то в этом роде? — спросила она, когда Лиза-Дымов успокоился.

Тот покачал головой:

— Больше, Мария, куда больше. Вы были обреченностью, которая пригибала меня к земле многие годы. Я пытался отмахнуться от будущего, которое вы мне нарисовали, говорил себе, что никогда не стану преподавателем, что какая-то просвечивающая пигалица не может диктовать мою судьбу. Я очень старательно отмахивался от этого, поступил в местный универ, а потом на четвертом курсе мы поехали на олимпиаду в Москву. В этот самый вуз, Мария, где мы сейчас оба и находимся. И я увидел его эмблему, и вспомнил, что именно она была на вашем свитере, и понял, где нам предстоит встретиться. Но это не означало, что я сразу сдался, вовсе нет. После диплома я потратил целых три года на покорение поэтических вершин. И однажды получил такую разгромную рецензию, что решил: к черту все. Сколько можно биться в закрытую дверь! Переехал в Москву, устроился сюда, сначала ассистентом, занялся кандидатской, подрабатывал репетитором. Превратился из Сереги в Сергея Сергеевича.

— Вы стали преподавателем, потому что знали, что однажды им станете, — вздохнула Маша. — Я потеряла сознание и отправилась в ваше прошлое, потому что знала, что мне надо там быть. Как все перекружилось.