Онлайн книга «Тетушка против»
|
Ряд крохотных пуговок на шелке — известная волокита — закончился слишком быстро, Рауль оказался не готов к белоснежной беззащитности плеч и рук Пруденс, к пышной груди, приподнятой простеньким корсетом, — зрелище, так часто преследующее его по ночам! Слишком взволнованный увиденным, он поспешно взялся за тесемки юбок и панье, не решаясь снова поднять глаза. Крутая линия бедер, лишенная искусственных объемов, отозвалась ноющим пахом. Стало нестерпимо душно — ах черт, он-то все еще не снял даже плаща! И в суматошной борьбе с собственное одеждой — неужели нельзя было хоть без жилета сегодня обойтись? Жабо затрещало под пальцами, пуговицы посыпались по полу — он пропустил то мгновение, когда Пруденс, его решительная, смелая и прямолинейная Пруденс, избавилась от корсета. Тонкий хлопок белой сорочки безжалостно очертил все изгибы, Рауль немедленно запутался в коротких штанинах, едва не упал, рванувшись к этому роскошному, невыносимо желанному телу, и каким-то чудом не разбил нос, а увлек их обоих на кровать, застонав от облегчения. Всё! Самое сложное позади, теперь-то можно не волноваться о крючках и тесемках, а приложить все усилия, чтобы замедлиться. Прислушиваться не к ритму загустевшей крови, а к тихим, несколько удивленным вздохам Пруденс, к ее прерывистому дыханию, к все более смелым прикосновениям. Вот она запустила пальцы в его волосы, пробежала пальцами по шее, а потом прижала ладони к спине Рауля. Плотно и спокойно, как будто опустила расплавленные печати. Представив себя заклейменным — на лопатках могли бы быть крылья, но свободы ведь не осталось, — он вспомнил покорность теплого воска и ощутил некое родство с ним. Его фантазии о Пруденс все время менялись. Неистово мечтая очутиться между ее бедер, Рауль представлял себе то опытную женщину, то застенчивую старую деву, то скорбящую вдову. Она же оказалась самой обыкновенной, такой же, как остальные, — ее пот отдавал солью, а кожа нагревалась под поцелуями. Но было и что-то новое, пока еще непривычное, искреннее и доверчивое, большее, чем близость обнаженных тел. Уязвимость? Надо же, любить кого-то так отчаянно — страшно. Как будто ты открыт для любого удара, но и сам можешь смертельно ранить неосторожным движением. Стоило прожить такую длинную и бестолковую жизнь, чтобы найти себя на этом баркасе, на чужой кровати, где в сполохах волнения и пульсирующего удовольствия принять неизбежное. Обладать Пруденс — все равно что держать на ладони собственное бьющееся и хрупкое сердце. *** — Ваша светлость, у вас не найдется двадцати золотых монет? Пруденс, наполовину одетая, сидела за небольшим столом, подсчитывая, сколько денег за испорченный лен оставить Фаберу. Рауль, все еще пытающийся отдышаться, голый, счастливый и совершенно довольный жизнью, ничего не ответил и даже не пошевелился. — Ваша светлость? — Я отказываюсь отзываться на такое обращение, — лениво сообщил он. — Пруденс, это же совершенное безобразие! Мы поженились и даже успели консумировать наш брак… трижды, если ты сбилась со счета, а я по-прежнему какая-то там светлость. Обидно, между прочим. — Рауль? — неуверенно и задумчиво произнесла она, будто осторожно входя в незнакомую реку. — Ну, не знаю. Как-то не звучит. — Что тебе не звучит? — он все-таки приподнялся, ища на полу кафтан, чтобы достать монеты. — Прежде никто на мое имя не жаловался. |