Книга Сдалась орку по собственному желанию, страница 12 – Мария Авенская

— Тихо, — сказал Рагхар и уже шёл к кромке лагеря.

— Идут, — сказал он так, словно увидел их раньше кота. — Люди.

Через минуту в лагерь, сворачивая к воротам деревни, вкатился дозор — шестеро. Впереди — сборщик податей с тем самым кислым лицом и липким голоском. Мы с Рагхаром последовали за ними.

Жители зевая вышли из домов, услышав шум.

— По постановлению магистрата… — начал сборщик.

Рагхар просто встал между ними и мной: большой, зелёный и вдруг очень недвижимый, как вкопанный валун.

— В деревне обнаружены превышения по хлебу. Амбар — опечатать.

— Опечатать? — переспросила я. — У вас что ни день, то поборы!

Сборщик пожал плечами и опустил глаза в список: — Закон есть закон.

— Нельзя, — тихо сказал Рагхар, не повышая голоса. — Дети будут есть.

— Детям по норме останется, — отрезал дозорник слева и потянулся к мечу, потому что, видите ли, здравый смысл — это покушение на должностные обязанности.

Я шагнула вперёд и подняла руку:

— Отлично! Опечатайте тогда и меня.

Кто-то из орков кашлянул, пряча смешок. У дозорника дёрнулся глаз.

— Отойди, девка, — прошипел он, — не мешай выполнять…

— …постановление об отъеме запасов на зиму? — подхватила я. — Очень смелая работа.

Сборщик уже поднимал руку, чтобы подозвать подмогу и тут Рагхар сорвал с пояса тяжёлый металлический знак, круглый, шершавый, с выжженным клеймом и бросил к ногам дозорника.

— Тогда опечатай нас всех, — спокойно сказал он. — Целиком. Если сможешь.

Тишина. Даже лошади перестали шевелиться. Пушинка очень выразительно зевнула, как бы говоря: «Ну, давайте, герои».

У сборщика на лице мелькнул страх. Он сделал вид, что поправляет список, только бы не смотреть в упор.

— По постановлению магистрата… — начал было он снова, но голос предательски сел.

Началось без фанфар, с нервного рывка одного из дозорных к амбару. Остальные двинулись следом как гуси. Рагхар сделал ровно два шага, и вдруг пространство вокруг него стало тесней.

— Раз, — сказала где-то сзади бабка Глаша, пристраиваясь на бочонок, как зритель на трибуну. Откуда взялась? Как всегда — вовремя.

Первого он вынул из потока одним плечом: тот сам упал, сам удивился, сам изобразил «ой». Второго — поддел древком копья под колени. Третий летел на нём, зацепившись о руку, как мешок с картошкой, — получил ладонью в грудь и моментально присел. Двое сзади дружно передумали нападать.

— Два! — бодро отстучала Глаша. — Три! Ох, матушка…

Я стояла, зажимая в одной руке палку, другой — кошку (Пушинка оскорблённо фыркала: «Я сама могу!»). Сердце у меня колотилось, как дятел по бочке.

Кажется, никто и не успел меч вытащить — кроме того первого, что «сам упал», но он так и не нашёл, как им пользоваться лежа.

Сборщик попятился — ровно настолько, чтобы случайно наступить в кобылье это самое и сдержанно взвизгнуть. Список трепыхался у него в руках как пойманная курица.

— Это нападение на власть! — истерично прошипел он. — За это… за это за вами придут ночью.

— Ночью так ночью, — сказала бабка Глаша, вставая со своего бочонка. — Я как раз сплю плохо. Будет чем заняться: считать ваших, как овец.

Дозор, сбившись в кучку, зацокал назад — не бегом, но и не с достоинством. Сборщик податей, сделав вид, что «мы не отступаем, мы стратегически перераспределяемся», обошёл лужу, в которую наступил, и, проходя мимо меня, шепнул: