Книга Переполох в Академии Сказок, страница 60 – Анастасия Гудкова

Лушу держали две оставшиеся необожженными русалки. На прекрасных дев теперь они были мало похожи: жуткие алые глаза на безжизненном бледном лице, острые зубы, как у лисицы или волка. Богумил рассердился на себя, как мог он такой опасности подвергнуть ведьму? И ярость его была так сильна, что не помещалась в теле, выплескиваясь наружу колдовской силой.

— Прочь! — одними губами приказал он оглушенным русалкам, и те отступили, не решаясь приблизиться к разъяренному богатырю. А он подхватил бездыханное бело рыжей ведьмы, выталкивая ее на поверхность.

Колдовал Богумил на порядок хуже, чем бился на мечах, но кое-что все же умел. Всякое в бою приключиться может, оттого обучали богатырей заклятьям целительским, не то чтобы много, но достаточно, чтоб на ратном поле не сгинуть, другу помочь. И Богумил колдовал. Впервые, перемешивая заветные слова с молитвами, умоляя Лукерью отозваться. Слишком много сил выпили из ведьмы русалки, слишком много и Луша истратила, стараясь его спасти. Миг, когда ведьма сделала первый едва уловимый вдох, едва ли не стал самым счастливым в жизни Богумила. Лишь убедившись, что она спит, истощенная, но живая, богатырь отошел к разведенному Горынычем костру.

— Ты чего к русалкам полез? — укоризненно спросил он. — Учат вас, бестолочей, учат…

— Хватит, Горыныч, и так тошно, — угрюмо попросил Богумил.

Трехглавый змий замолчал, задумчиво обгладывая кость. Убедившись, что мяса на ней не осталось, и покосившись на мирно спящую Лушу, заботливо укрытую теплым плащом, он подмигнул погатырю и заговорщицки шепнул:

— Ты бы видел, как она за тебя билась! Приглядись, пусть на язык остра, да умом сильна, бесстрашна и вообще…

— И вообще, сплетник чешуйчатый, шел бы ты уже, — улыбнулся Богумил.

Горыныч мог бы свахой и не служить. Лукерья приглянулась богатырю с того самого раза, когда он впервые повстречал ее в лесу на уроке Лешачихи. Больно понравилось ему, как она среди других ведьм держалась. Будто и не боится ничего, а на него, Богумила, глядела не с укором, а с любопытством. И к Горынычу в логово полезла, не побоялась. И источник искать отправилась, не раздумывая. Ничего в ней не было от жеманных ведьм, что прежде он встречал в Академии. А уж о чаровницах и вовсе говорить нечего, сплошь царевны-белоручки да избалованные купеческие дочки. Хороша была только Василиса, хозяйственная, но слишком уж правильная. Да и Ратиславу приглянулась, как ни старался правнук Кощея это скрыть.

А Богумилу нравились девицы живые и веселые, жадные до жизни. Чтоб и в руках все горело, и взгляд такой был, с озорцой. Как у Луши. Особенно ему нравилось, когда она ему в глаза глядела, словно в омуты богатырь проваливался, а обратно ой как не хотелось.

Так и сидел сын Ивана-царевича у костра, любовался спящей рыжеволосой ведьмой, пока не забрезжил рассвет и не открыла Лукерья зеленые глаза.

Василиса подскочила, бросаясь на помощь. Почему не разбудил? Ратислав мазнул по ней взглядом, полным облегчения, и прошептал:

— Хвала богам, знал ведь, беда с этими жадными до знаний девицами…

— Ты о чем? — обиженным шепотом уточнила Васена.

— Я тебя будил, а ты не просыпалась, будто не слышала вовсе, — признался богатырь. — И я решил…

— Уйти один? — вырвалось у Василисы.