Книга Кровь богов и монстров, страница 116 – Люсинда Дарк

— Что ты здесь делаешь? — Голос Руэна хриплый.

Я перевожу взгляд с его рук на лицо. — Что ты сделал? — Спрашиваю я вместо этого.

К его чести, он не дрогнул. Однако мой вопрос, похоже, придал ему сил двигаться. Он опускает ткань до тех пор, пока она не закрывает одно из его предплечий, а затем проводит ею взад-вперед по образовавшимся струпьям.

Я смотрю на эти отметины. Они темные, предполагая, что это не новые раны. Есть только две вещи, которые могут навредить Богу или Смертному Богу и помешать полному заживлению. Я не обнаруживаю ни малейшего намека на яд в воздухе, что может означать только то, что он использовал серу.

Проходит несколько минут, пока Руэн поглаживает покрытую лекарствами салфетку вверх и вниз по своим предплечьям, но он по-прежнему не отвечает. Я прищуриваюсь и смотрю на него. — Почему? — Спрашиваю я вместо того, чтобы повторить свой предыдущий вопрос.

Руэн приостанавливает свои действия, склонив голову. У него перехватывает дыхание, он поднимает плечи и снова опускает их. Находясь так близко к нему, я могу разглядеть мелкие детали шрамов, покрывающих его плечи, а также линии, исчезающие на спине.

— Руэн. Ответь мне.

— Тебя это не касается. — Я не удивлена его грубым ответом. Но я, злюсь.

— Эти порезы не зазубренные. — Я облизываю сухие потрескавшиеся губы, не чувствуя ничего, кроме гнева и боли. — Ты не получил их от кого-то другого.

Он не отвечает, просто продолжает протирать струпья. Мой взгляд останавливается на его груди, впадинах хорошо тренированного и мускулистого тела. Я прикусываю губу, стискивая зубы.

Мне хочется обойти его и посмотреть, где заканчиваются шрамы на плечах и спине. Но в глубине души я знаю — они не заканчиваются. Возможно, на поверхности они сливаются в точку где-то у позвоночника, но на самом деле уходят куда глубже, чем плоть. Я знаю, потому что, сколько бы раз я ни исцелялась от своих собственных шрамов, мне до сих пор снятся кошмары, после которых я просыпаюсь, будто покрытая их призраками.

Руэн чертыхается, и я опускаю глаза и обнаруживаю, что он так усердно тер себя, что одна из струпьев полностью слезла, и кровь свободно течет из только что открывшейся раны. Я не думаю. Я просто реагирую. Схватив его за руку и не давая ему прикрыть порез, я тянусь за дополнительной тканью, лежащей на тумбочке. Я игнорирую травяной отвар и опускаю свежую салфетку в воду, смачивая ее, прежде чем поднести к его коже.

— Раздражая струпья ты не поспособствуешь к их заживлению, — заявляю я. — Но ты же знаешь это, не так ли? — Мой тон спокоен, мои слова ровные, когда я прижимаю влажную ткань к его ране и наблюдаю, как кровь просачивается сквозь нее так, как не просачивалась бы, если бы эти раны были нанесены чем-то другим, кроме серы.

Мои движения умеренны. Я не давлю слишком сильно, но тщательно промываю рану, прежде чем отложить ткань в сторону и забрать у него его. К моему большому удивлению, он не сопротивляется, но я не комментирую, вдавливая травы в отверстие на его коже. Мгновение спустя у него вырывается шипение, и предплечье под моей хваткой напрягается, когда я предполагаю, что его пронзает боль.

— Я не знаю, почему ты так реагируешь — наконец говорю я. — Разве ты не хотел почувствовать боль?

Он не отвечает, и я поднимаю взгляд, чтобы встретиться с ним. Полуночные глаза с расширенными зрачками, почти совпадающими по цвету с его радужной оболочкой, устремлены на меня.