Книга Прибежище из серы и тьмы, страница 162 – Люсинда Дарк

— Тогда почему ты здесь? — спрашивает она.

Мне трудно сказать, о чем она думает, и я задаюсь вопросом, могла ли она чувствовать себя так рядом со мной. Я не могу сказать, плакала ли она. Ее лицо слишком промокло от дождя, чтобы я мог понять, идет ли вода, прилипшая к ее ресницам, только с неба. Когда я не отвечаю ей и не высказываю никаких собственных намерений, пока мы сидим под проливным дождем, Кайра наконец садится и поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Чего ты хочешь, Каликс?

Чего я хочу?

Этот вопрос пробуждает старое воспоминание, которое, как я думал, давно забыто. О другом вопросе, на который я изо всех сил пытался ответить.

8 лет…

— Ты любишь меня, Каликс?

Я смотрю на женщину, которая является моей матерью, когда она лежит ничком на диване в одной из многочисленных комнат отдыха Азаи. Ее лицо расслаблено, губы приоткрыты, когда она откидывается на спинку мебели, одна рука лениво свешивается с края дивана, а другая свисает до пола с почти пустой бутылкой в руке.

Когда я не отвечаю и продолжаю поглаживать змею у себя на коленях, позволяя существу привычными движениями обвиться вокруг моего предплечья, она поднимает голову.

— Каликс? — Ее тон становится плаксиво-раздражающим.

Я бросаю на нее взгляд из-под ресниц и игнорирую ее оклик.

Бутылка падает на пол, и воздух в комнате наполняется рыданиями. — Это не так, правда? — плачет она, закрывая лицо руками. — Никто меня не любит. Не Азаи… И даже не ты. — Ее плач становится громче, а моя рука все еще на чешуе змеи.

Словно почувствовав мое настроение, змея сжимается слишком сильно, и ответный трескэхом разносится в воздухе. На мгновение ярко вспыхивает боль, но ее слишком быстро сменяет ярость. Схватив существо за горло, я вырываю его из своей руки и ударяю головой об пол — раз, другой, к третьему разу я размозживаю ему череп. Я позволяю мертвой змее упасть на пол, когда смотрю на свое теперь уже сломанное запястье.

Все это время рыдания моей матери продолжают наполнять комнату. Если бы я только мог наказать ее так же, как я наказываю своих змей, это, возможно, наконец-то заставило бы ее перестать плакать. Но нет, так не пойдет. Азаи нравится эта женщина, и он по-прежнему достаточно часто приходит, чтобы развлечься с ней. Если я лишу Азаи развлечений, то в этом доме не останется никого, на кого стоило бы посмотреть.

Я прижимаю безвольное запястье к груди и поднимаюсь на ноги. Рана заживет достаточно быстро, так что боль исчезнет, но я должен, по крайней мере, найти экономку и убедиться, что кость вправлена должным образом. Я на полпути к двери, как раз проходя мимо того места, где на диване лежит женщина, все еще всхлипывающая, когда ее рука вырывается и хватает меня.

Пораженный внезапным движением, я замираю, когда ее лицо — глаза опухшие и с красными ободками, губы приоткрыты, показывая розовый язык и источая аромат бузинного ликера — внезапно оказывается передо мной.

— Я испортила свое тело ради тебя, маленький засранец! — кричит она, встряхивая меня. — Я подарила ему сына! Гребаного сына! Все мужчины хотят сыновей, даже Боги. — Ее глаза расфокусированного мутно-зеленого цвета. Еще больше слез скатывается по ее щекам.

Я подумываю о том, чтобы сломать ей руку, чтобы заставить ее отпустить меня. Даже с моим собственным поврежденным запястьем это было бы несложно. В конце концов, люди слабее Смертных Богов. Опять же, однако, Азаи был бы раздражен, и иметь дело с ним из-за нее — еще большая проблема.