Книга Прибежище из серы и тьмы, страница 4 – Люсинда Дарк

— Но ты все еще можешь что-то сделать, — огрызаюсь я. — Ты же можешь?

Он качает головой. — В подобных случаях я бы порекомендовал разрезать живот матери, чтобы спасти ребенка — так по крайней мере один из них останется в живых. Если так будет продолжаться и дальше, они оба умрут.

Разрезать мать… — Нет. — Во мне вскипает гнев, эмоция, которую я никогда раньше не испытывал с такой силой. Гнев. Горячий. Полный острой ярости. — Нет, она не умрет.

Женщина выходит вперед, ее лицо морщится так, как я видел у многих, когда они испытывают сочувствие. Я отмахиваюсь от нее с проклятием. — Не делай этого, — киплю я. — Не смей говорить мне, что больше ничего нельзя сделать.

Мужчина стоит, глядя на Ариадну сверху вниз, уперев руки в бедра. — Такое количество крови говорит мне о том, что ребенок, вероятно, лежит неправильно, — говорит он. — Он пытается выйти не так, как надо. Будь ваша жена одной из моих коров, я бы просто засунул руку и перевернул теленка, но… — Он поднимает обе руки, и я вижу проблему без его объяснений. Он крупный мужчина с довольно крупными руками. Неважно, что тело Ариадны должно быть создано для рождения, ее сила против его смертных костей сломила бы его, если бы ему даже удалось проникнуть внутрь. Я не утруждаю себя поправлять его в предположении о наших отношениях. Мужчина медленно опускает руки по швам и делает шаг назад. — Прошу прощения, сэр. Я не могу вам помочь.

С этими словами он поворачивается и направляется к двери. Теряя надежду, я бросаю взгляд на женщину, которая маячит поблизости, ее глаза перебегают с Ариадны на кучу пропитанных кровью простыней на краю кровати и обратно.

— Пожалуйста. — Я не знаю, что еще делать, к кому еще обратиться за помощью. Когда фермер уходит, тихо качая головой и закрывая за собой дверь, я остаюсь ни с кем, кроме смертной акушерки.

Заламывая руки перед перепачканным фартуком, она хмурится и снова обращает свое внимание на нас с Ариадной. — Вы не такие, как мы, — начинает она.

Я закрываю глаза. Ах, эта гребаная классовая система Трифона. Смертные и Боги. Я хочу проклясть его высокомерие. Прийти в этот мир и создать наше общество в качестве благосклонных Богов для здешних людей — это такой тошнотворный вид угнетения. Я опускаю голову.

— Нет, мэм, — отвечаю я. — Мы не такие.

— Я… я хочу, чтобы вы заверили меня, что я не буду наказана в случае неудачи. — Ее заикающееся, наполненное страхом требование заставляет мою голову вскинуться и моим глазам открыться, чтобы посмотреть на нее.

— Ты поможешь нам?

Она глубоко вдыхает и движется вперед. Схватив ящик, стоящий у дальней стены под настенным бра, освещенным горящим маслом, она тащит его к изножью кровати. — Если вы пообещаете мне и поклянетесь, что я не буду наказана, если ничего нельзя будет сделать, — говорит она мне. — Если вы… — она делает паузу и сглатывает, — тот, кем я вас считаю, тогда, без сомнения, ваша жена переживет эти роды. Ребенок… — Ее карие глаза пронзают меня, изучая. — Он наполовину смертный? Вы беспокоитесь, что он не выживет? Мне всегда говорили, что, эм, особая кровь залечит любую рану и что смерть не может прийти за теми, кто… Божественного происхождение из-за чего-то подобного.

Реальность того, о чем я прошу эту женщину, и опасность, которой это ее подвергнет, обрушиваются на меня. Конечно, вся пропаганда Трифона о проклятых «Богах» и нашей «Божественной Крови» достигла бы даже самых отдаленных регионов Анатоля за последние несколько сотен лет.