Книга Полукровка для звездных покорителей, страница 90 – Любовь Сливинская

— Нам еще предстоит решить проблему с твоим похищением с Тарнариса, — его тон не терпит возражений. — И неизвестно, чем это закончится для всех причастных. Так что… повремени с просьбами.

Он резко разворачивается ко мне спиной, его плащ взметается.

А в это время старейшины, сидящие рядом, в унисон, с грохотом, сотрясающим землю, топают ногами.

Раз. Два. Три.

Это не аплодисменты.

Это — железное, безоговорочное одобрение его решения.

Мое воодушевление, тот самый душевный подъем, что секунду назад переполнял меня, испаряется.

Его сменяет черная, всепоглощающая пустота.

Глубокое, горькое разочарование, от которого перехватывает дыхание и темнеет в глазах.

Я стою посреди ревущей толпы, которая уже снова что-то празднует, а мне кажется, что я одна в ледяной, безмолвной пустоте.

— Она не сокровище, — от этого голоса мурашки разбегаются по коже. — Я заявляю на нее право — она моя!

И позади меня встает Алькиор. Кладет руки мне на плечи и прижимает к себе.

В то же мгновение по бокам вырастают Вайлен и Дайонас.

Звенящая тишина обрушивается на ледяную планету, и даже поземка стихает…

Ледяной ветер, что только что ревел от ликования, теперь замер, затаившись.

Звенящая тишина, натянулась, как струна, готовая лопнуть.

Я съеживаюсь от тяжелого, испепеляющего взгляда Примарха, но спины моих мужчин — сплошная стена из напряженных мышц и несгибаемой воли.

Их тепло согревает меня, а руки Алькиора на моих плечах кажутся единственным, что удерживает меня от падения.

— Вы забыли, кто вы, — голос Примарха не гремит, он шипит, как лед под ногой, холодный и опасный. — Вы ведете себя не как командующие, а как мальчишки, одурманенные первым цветением случайной девчонки. Она лишила вас трезвого рассудка!

Его слова — как плеть.

Я чувствую, как вздрагивают плечи Алькиора, готового взорваться в ответ.

Но прежде, чем он издает звук, вперед выступает Вайлен.

Его движение плавное, но полное такой непоколебимой твердости, что даже Примарх слегка откидывает голову.

— Это не так, отец, — голос Вайлена тих, но разносится в мертвой тишине.

В нем нет и тени страха, только уверенность.

— И ты, сын? — в глазах Примарха вспыхивает настоящая ярость от этого публичного неповиновения. — Ты тоже ведешь себя как глупый мальчишка, плененный блеском? Вы хоть понимаете, что значит ваше заявление? Вы свяжете себя с ней! Навеки!

Последнее слово повисает в воздухе тяжелым, неотвратимым приговором.

Обещанием.

Но Вайлен не отступает.

Он делает еще шаг вперед, и его взгляд… его взгляд обводит нас.

Алькиора, чье молчание теперь зловеще.

Дайонаса, чьи глаза горят тихим, но не менее яростным огнем.

И меня.

И в его взгляде нет и тени сомнения.

Только бесконечная преданность, теплота и та самая «связь», о которой говорит его отец, уже существующая между нами.

— Мы знаем и чтим обычаи нашего народа, отец, — говорит Вайлен, и его голос наливается силой. — Мы не просто понимаем, что свяжем себя с ней.

Он оборачивается, и его взгляд, полный огня и нежности, снова касается каждого из нас.

— Мы этого жаждем. Всей душой.

И тогда происходит нечто невозможное.

Толпа, до этого замершая, начинает топать.

Не так, как старейшины — громко, властно, один раз.

Это низкий, ритмичный, нарастающий гул.

Мерный, сокрушающий лед, топот тысяч ног.

Это не одобрение решения. Это… поддержка.