Книга Наследие, страница 9 – Джой Моен

И каждый раз после получения очередной записки Элисон приходилось собирать вещи и бросать свою устроенную, привычную жизнь. Сначала родители увезли ее, не в силах продолжать жить в доме, где все напоминало о дочери. Затем Элисон внезапно приняла предложение руки и сердца Аттикуса Гамильтона, над которым сомневалась почти год, словно заранее предчувствуя, что этот мужчина не станет тем самым кораблем, причалившим к острову под названием "судьба". Но к тому моменту родители научились жить дальше и растили малышку Шарлотту, и оставаться в доме с ними Элисон было тяжело. И лишь третья записка придала ей уверенности в том, что время забрать Мелоди и оставить мужа, с которым отношения складывались все хуже и хуже, наступило.

Ее жизнь следовала четкой последовательности: смерть, послание, переезд.

— Куда я дела записку? — прошептала Элисон и начала судорожно рыться в разбросанных вокруг себя бумагах.

Не обнаружив того что искала, она выбежала в коридор, но ни в карманах жакета, ни в клатче листка бумаги не было. Решив, что обронила ее по дороге домой, Элисон позволила себе минутную слабость и села на пол, прислонившись спиной к входной двери. Закрыв глаза, она представила, что все это ей лишь привиделось, и опасность не нависла над нами черным вороньим крылом.

Нелепая и в тоже время чудовищная череда загадочных смертей в ее семье способна была свести с ума кого угодно. Полиция лишь разводила руками и через время закрывала дела, отправляя их на пыльные полки архива за неимением улик. И Элисон оставалось только гадать, что за злой рок преследует женщин ее семьи — женщин, связанных кровью, но не поддерживающих связь и ведущих совершенно разные жизни. Как один человек мог столько лет выслеживать ее, ведь почерк на всех записках совпадал. И все же их в семье оставалось совсем мало родственниц.

— Мелоди! — воскликнула Элисон, пронзенная внезапным страхом за жизнь самого близкого человека. — Нет, только не моя дочь!

Резко вскочив, не обращая внимания на головокружение, она побежала к комнате дочери и постучала, гораздо громче и нетерпеливее чем обычно, а затем, дернув ручку, убедилась, что дверь закрыта. Только сейчас Элисон услышала, как громко играла музыка. В обычный день она сделала бы дочери замечание, беспокоилась бы о соседях, которые вероятно не смогут заснуть, и ворвалась бы в комнату любой ценой, но сейчас, стоя у закрытой двери, она сделала единственное, что было в ее силах — приложила к ней ухо и, услышав шорох и шаги, облегченно выдохнула.

Сердце наконец перестало помещаться в груди, а дыхание так участилось, что легкие, зажатые тесным топом-корсетом, горели огнем. Не заботясь ни о сохранности одежды, ни о беспорядке вокруг, Элисон сорвала с себя топ и бросила его на пол.

Она разберется со всем завтра — обзвонит родственниц, попробует снова найти записку, подберет подходящий район для переезда и обдумает, как лучше сказать об этом Мелоди. Но сегодня она больше не в силах справляться с судьбой.

Медленно перешагнув через разбросанные повсюду вещи, Элисон прошла в столовую и вытащила из бара бутылку Château Gruaud-Larose. Налив себе целый бокал, она выпила его почти залпом, ощущая легкий укол вины за такое пренебрежение к одному из лучших в мире вин. Почувствовав, как тепло алкоголя разлилось по телу, Элисон поплелась в спальню, с трудом сохраняя ровную походку, и рухнула на кровать, пожалуй, впервые в жизни не заботясь ни об оставленном беспорядке в ее идеально обставленной дорогими вещами квартире, ни о том, что утром об этом подумает дочь.