Книга Узы Белого Лотоса, страница 124 – Адела Кэтчер

Так часто ей снится день, когда ее любимый младший брат и друг поздравляли ее с двадцатилетием. Сколько лет прошло с тех пор? Как давно все это было? Может, это и не ее жизнь вовсе, а только призраки, которые прячутся в тенях тропических лесов и бурых скал и пытаются свести ее с ума? Может, она уже давно мертва, а душа ее просто потерялась среди этих бесконечных диких зарослей и звериных троп?

Когда все это кончится?

Сун Цин закрывает глаза, перебирая пальцами камни в своем браслете. Они нисколько не потускнели, не потеряли своей гладкости. Словно издевка над ней самой, похожей на высохший куст терновника. Она часто так делает – садится у тлеющих углей костра, когда все расходятся на ночевку, и трогает, вертит, крутит эти камни на своем запястье, снова и снова повторяя в голове собственное имя.

Сун Цин. Сун Цин. Сун Цин.

Она боится, что рано или поздно забудет и его.

Забудет, потеряет в днях, в которые они все идут куда-то, то пробираясь через непроходимые чащи тропических лесов, то переходя через невысокие горные перевалы, где камни и песок похожи цветом на выцветшую медь.

А-Чан. Еще одно имя, которое она даже в собственных мыслях произносит так бережно, словно опасается, что оно превратится в пыль, в туман, который окутывал ее голову так долго.

Это единственное, в чем боги сжалились над ней. Они оставили ей разум, который помнит, который цепляется за жизнь, хоть она больше ей и не принадлежит. Что ж, если это искупление за то, что она сделала, за то, в чем она виновата, за те жизни, что она забрала из-за своего непокорного нрава, она согласна пройти это до конца. Если это наказание, она примет его. Она принимает.

Но когда оно закончится?

У людей, которые спасли ее (или прокляли), нет имен. Сами они никак не обращаются друг к другу, чтобы Сун Цин хотя бы как-то могла понять, как ей их называть. Именно поэтому она просто с течением времени придумала свои имена. Женщина, которая ухаживала за ней, пока она лежала в бреду со сломанными ребрами и инфекцией, стала Бабушкой. Сун Цин понятия не имеет, сколько ей лет, но она похожа на старушку со спекшейся на солнце кожей, напоминающей имбирь. Мальчишка, которого ей принесли с укусом скорпиона, стал Солнцем. Потому что именно после того, как она смогла выдавить яд и прижечь его рану углем, ей стали разрешать передвигаться самой днем, при свете солнца.

Были еще Дядюшки. Первый, Второй, Третий. Она всем давала такие номера. Наверное, чтобы не разучиться считать и различать лица.

Она помнит, как задыхалась от воды, как поток бил ее тело о камни, словно злясь, что не может переломить пополам ее хребет. Сун Цин не раз за это время думала, что, если бы сломала позвоночник, не выжила бы. А ребра срослись. Не было ни обезболивающих, ни лекарств. Ее легкие хрипели так долго, что она все ждала смерти от воспаления, но отвары, которые ей заливали в горло – горячие, обжигающе горячие, пахнувшие дымом – почему-то помогли. Время от времени ее куда-то переносили, и она задыхалась агонией боли, но не могла кричать. Ее никто не слышал. Никто даже не пытался слушать. Она была словно кукла, которую перекладывали с места на место. Но ни разу не бросили.

Почему они ее не бросили?

Сун Цин уже перестает задаваться этим вопросом так часто, но порой он все равно появляется в голове. Она снова бросает взгляд на браслет, который, как зеркало, будто отражает россыпь звезд на ночном небе. Все жители этого племени с таким благоговением смотрят на ее руку каждый раз, как видят, а Бабушка утром и вечером касается этих камней так, словно это какой-то ритуал. Она давно заметила, как к ней здесь относятся. Охраняют как реликвию, отдают самые лучшие куски мяса и самые спелые фрукты, будто она равная Старейшине.