Книга Тысяча эпох. Искупление, страница 203 – Адела Кэтчер

Лун Ань окинул взглядом помещение. С трудом представлялось, что здесь можно было жить хоть один день, но, даже не произнесенные, эти слова пришлось взять назад, как только они поднялись на второй этаж.

Возможно, когда-то здесь было несколько комнат, но перегородки со временем развалились, и от них не осталось и следа. Полукруглое окно без стекол почти во всю стену выходило на зеленые склоны обрыва. Облака немного рассеялись, и из-за них лились бледными золотыми полосами солнечные лучи. Рядом с окном, доходившим почти до пола, стоял низкий столик в окружении плоских подушек. На нем лежала потрепанная записная книжка, страницы которой плохо удерживала обложка, так как между ними теснились стикеры и еще какие-то свернутые листы. К арочному своду окна был прикреплен колокольчик-ветерок с крупной алой бусиной на конце плетеной тесьмы.

Эта комната совсем не выглядела заброшенной, как первый этаж, полная воздуха, света и какого-то странного уюта, свойственного только очень личным пространствам, где человек любит бывать в одиночестве.

Ван Цин подошел к столику, бросил рядом рюкзак и, нагнувшись, поднял записную книжку.

– Я надеялся, что оставил ее здесь, – пролистав страницы одним движением пальца, произнес он.

Лун Ань остался стоять на месте, держа в руке спортивную сумку, с которой приехал.

– Ничего, что я здесь? – не мог не спросить он. – Это место выглядит таким… твоим.

Ван Цин бросил книжечку обратно на стол. Он широко улыбался; у него блестели глаза, пушились по линии роста у лба подсыхающие волосы.

– Поэтому ты и здесь, Лун Ань, – сказал Ван Цин. – Тебе нравится?

– Угу.

Как бы он ни пытался это скрыть, Лун Ань все равно заметил, с каким облегчением он выдохнул.

Они потратили около часа на то, чтобы слегка прибраться, и еще немного времени – чтобы перекусить. Не хотелось даже разводить костер или что-то готовить, так что хватило купленных сэндвичей и чая, который Лун Ань захватил в термосе из дома. Вид из окна завораживал и приковывал взгляд. Собиралась гроза, и на горизонте темнели лиловые тучи, но над обрывом продолжали золотиться косые лучи солнца, словно пытавшиеся урвать еще немного времени перед ливнем.

– Здесь очень здорово в дождь, – сказал Ван Цин, отпивая чай. – У меня как-то во время грозы тут вырубился мобильный интернет, монтировать я уже закончил, так что просто сидел с книжкой. Никогда не читал с таким интересом, как в тот вечер.

– Ты когда-нибудь снимал здесь? – спросил Лун Ань. Он не помнил этого дома на видео Ван Цина.

Тот покачал головой:

– Нет. Здесь ничего интересного.

– Ты.

– Что?

– Ты – интересное.

Ван Цин рассмеялся и прижал ладонь к груди.

– Лун Ань, предупреждай, когда в следующий раз соберешься сказать что-то настолько милое! У меня слабое сердце.

– Извини.

Отставив чай на столик, Ван Цин сдвинул его в сторону.

– Глупый, – сказал он, – еще и извиняешься за такое.

Воцарившуюся абсолютную тишину разбил громкий раскат грома. Ван Цин не обратил на это никакого внимания, продолжая смотреть на Лун Аня. Тот неотрывно разглядывал родинку под его губой.

– Тебя сбивает в медитациях эта моя деталь? – тронув отметину, спросил Ван Цин.

– Нет.

– И зачем Фа Линь тогда просил меня ее замазывать на первых постановках?

Лун Ань покачал головой и перевел взгляд ниже, на рану, оставленную Го Пином. Хотелось, чтобы она поскорее зажила, чтобы исчезла бесследно. Ван Цин сколько угодно мог говорить, что шрамы для мужчины ничего не значат, но этот напоминал слишком о многом.