Книга Тысяча эпох. Искупление, страница 238 – Адела Кэтчер

Ван Сяоши не понимает его.

Никогда не понимал.

Зачем? Зачем? Зачем?

Чего ты хочешь?

Если он сейчас использует силы, что еще остались в нем, чтобы довести начатое до конца, Лун Байхуа пострадает вместе с ним.

От боли хочется кричать, а к горлу подступает горячая кровь, но Ван Сяоши стискивает зубы и снова отталкивает Лун Байхуа, используя для этого все, что осталось от его силы. Последнее, что он видит, это как тот падает, не устояв на ногах.

А после колени подгибаются, и он рушится на землю сам.

Ван Сяоши страшно. Он всегда боялся такой смерти, с самого детства. До паники, до леденящего ужаса, когда каждая клеточка сжимается, пытаясь исчезнуть, чтобы не чувствовать этого. От такого он всегда и стремился спасти других…

У него темнеет перед глазами. Он хочет умереть.

Но умирать больно. Умирать страшно.

Страшнее, чем он себе представлял.

Ван Сяоши смаргивает выступившие на глазах слезы. Шею заливает кровь изо рта. Она липкая, она густо и тяжело пахнет, от нее хрипит в горле. За время войны он уже привык к этому запаху, но теперь от него начинает тошнить, будто он чувствует его впервые.

Перед глазами встает багряный туман. Он ощущает, как его будто тянут в разные стороны, и стискивает зубы до скрипа, сжимая в руке флейту, будто это последнее, за что он может уцепиться.

Ему кажется, что он видит перекошенное от ужаса лицо Фа Шэньхао. Еще множество, множество лиц, которые смазываются, превращаясь в туман. Хочется выть от боли, хочется позвать Лун Байхуа, но он уже не может произнести ни слова. Даже закричать не может.

Пожалуйста, пусть это прекратится.

Пожалуйста.

Он это заслужил, но он больше не выдержит.

Он никогда не вернется в этот мир. Исчезнет в небытии. Растворится в нем, разлетевшись на части. Пусть его душа расколется на сотни осколков, которые уже никогда не соберутся воедино.

Пусть превратятся в пепел. В пыль.

Последнее, что он видит, если еще способен на это, а может, это простой мираж, – как светлая вспышка, похожая на сияние его духовной силы, которой когда-то было так много, касается корпуса флейты, впитываясь в него, как капля крови – в сухую безжизненную землю.

А после наступает тьма.

Беспроглядный мрак чернее черного.

Но и он мгновение спустя разбивается вдребезги.

* * *

Лун Байхуа кричит. Он не может пошевелиться, не может двинуть даже пальцем, но кричит, пока не срывает горло, пока его крик не превращается в хрип. Он пытается позвать Ван Сяоши, пытается добраться до него, но его духовные силы истощились, потому что он использовал их слишком много, чтобы просто заставлять двигаться собственное тело.

Он лежит на животе, касаясь сухой земли щекой. От удара, в который Ван Сяоши вложил последнее, что в нем было, Лун Байхуа упал и больше не смог подняться. Подвеска из белого нефрита в виде дракона, что висела у него на поясе, раскололась, и теперь он видит ее, белеющую в опавших листьях.

Лун Байхуа всегда хотел отдать ее Ван Сяоши.

Признать в нем родственную душу, часть семьи. Признать в нем кого-то, кто лучше и светлее его самого.

Но Ван Сяоши больше нет.

Прямо на его глазах его душа распалась на кусочки, разорвав его плоть изнутри, сломав его кости. Лун Байхуа думал, что такой душевной боли не существует, пока она не наполнила каждую клеточку его тела. Он ждал, что умрет от нее, не выдержав ее сокрушительного удара, но, по какому-то недоразумению, он по-прежнему жив.