Книга Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе, страница 128 – Аля Кружинина

Санька много чего говорил, а я слышала только обрывки фраз. Мозг сам подводил черту под сказанным: его убили… и не нашли… нет в живых… Ромки – больше – нет.

И все.

Я так хотела увидеть его – повзрослевшего и по-прежнему красивого. Хотела поговорить с ним по-взрослому, как с другом, как с бывшим близким и нечужим, ведь срок давности нашей ссоры давно прошел. А вместо этого получила обрывки никому ненужных страшных фраз. И эти фразы были единственным, что осталось мне от Ромки. Как на опознании трупа в детективных фильмах: «Вы знали этого человека?» – «Да». – «Тогда возьмите. Это мы нашли у него. Ему больше не понадобится». Нет, у меня еще была фотография в школьном выпускном фотоальбоме, где на одной странице мы втроем – Ромка, Санька и я. Такие дети еще.

И все. Ромки больше нет.

Я вышла на улицу. Воздух был свежий, даже морозный. И мне сразу вспомнилось, как искрился и похрустывал снег под нашими ногами в тот солнечный день, когда мы последний раз шли к нему домой.

Жалко, что нельзя сфотографировать запах. Эта мысль мне пришла после встречи класса. Я вернулась домой, достала наш школьный альбом, взяла фотоаппарат и сфотографировала Ромкину школьную фотографию, чтобы он был у меня отдельно. Отдельно его портрет. Ведь он же не чужой. Как будто это он подарил мне его, оставил на память при прощании. И именно тогда я остро ощутила, что чего-то не хватает. Запаха его. Запаха его нет и больше не будет…

Отзвенел последний школьный звонок, и школа осталась позади. Вместе с ее страстями, учебой, оценками, радостями и разочарованиями.

Я остановилась на перепутье. Пройден один этап, и нужно идти дальше. На самом деле никакого былинного камня – «налево пойдешь… направо пойдешь…» – передо мной не возникло. Да и перепутья как такового не было – мне не надо было ничего выбирать, мой путь лежал «из пункта А в пункт В». Он был обозначен на моей карте с раннего детства. И вот теперь из пункта А я вышла, а пунктом В был театральный институт. «Театр звал, он манил…» – как пел известный питерский автор-исполнитель. Манил, манил – и заманил.

Правда, сперва все начало складываться совсем не так, как я хотела.

Я всегда переживала за время. Оно было для меня чем-то реально существующим. Оно существовало вместе со мной, находилось рядом, и я даже могла видеть его, как время-весну, время-осень, время-ночь. Время нужно было ценить, помнить о нем постоянно, смотреть за ним, не терять ни минуты. Это так настойчиво навязывалось, что было страшно проверить, что будет, если потеряешь его. Иногда, правда, оно исчезало само или замирало, и тогда я могла забыть о нем ненадолго. Но не потерять совсем. И так постепенно время стало для меня самым ценным ресурсом. Поэтому опоздания свои и чужие, а также незаполненные ничем неценные «ленивые минуты» казались мне непозволительной роскошью. Ведь из минут в конце концов складываются годы. И самое страшное для меня было потерять не минуты, а годы – важные годы, которые мне потом не вернет ни одна служба забытых и потерянных вещей. И может быть это будут те самые годы, которых мне когда-нибудь не хватит на что-то самое важное.

Так получилось и тогда, в год окончания школы. То ли из-за своих душевных переживаний, то ли по недосмотру и рассеянности я упустила свое время. И оно ушло. Оказывается, вступительные испытания в театральном институте начинаются намного раньше, чем в других учебных заведениях: в Москве с марта, а у нас с мая. И когда после выпускных экзаменов я добралась до института, основная часть вступительных там уже прошла.