Книга Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе, страница 50 – Аля Кружинина

На следующий день, без объявления войны, в смысле заранее никого не предупредив, Димдимыч собрал весь класс после уроков у себя в зале. Он не стал разбираться, кто прав, кто виноват, – по его мнению, виноваты были все, раз допустили такое, поэтому и наказаны должны быть все. Видимо, мы все-таки его окончательно достали. С тех пор как мы сделали Димдимыча нашим классным руководителем, он даже постарел как-то, много ворчал, мало играл с нами, стал строже и серьезнее. Ответственность за целый класс, тем более такой, как наш, накладывала отпечаток.

Загнав нас в зал, он дал задание: заполнить дневники, сделать домашнюю работу, а потом все убрать, вымыть зал и ждать его для дальнейшего разговора. И ему все равно, что здесь нет парт. «Делайте хоть на потолке». Осмотрительно заперев дверь на ключ, «чтобы ни одна… не просочилась наружу», ворча и рыча, он удалился на педсовет, посвященный скандальному инциденту и организованный той же самой завучихой, с которой все и началось. А мы, сидя на полу зала, остались дожидаться его возвращения для дальнейших разборок и санкций.

Наше сборище напоминало цыганский табор. Группами, парами-тройками и в одиночку мы заняли все пространство зала и, кто как мог, старательно выполняли задание. Димдимыча все не было. Мы просидели так больше часу, прислушиваясь к звонкам с урока и на урок и пытаясь понять, что происходит снаружи. Выдвигалось несколько версий: ему сейчас влетает там по первое число и, значит, нам в свою очередь достанется. И страшно подумать, что он может придумать в гневе. Кого-то посетила альтернативная мысль: педсовет давно закончился, и Димдимыч спокойно попивает кофе с учителями, не торопясь освободить нас из заточения. Наконец, последняя версия вытекала из двух предыдущих: Димдимыч так сильно расстроился на педсовете (почему нет, разве он не человек?), что просто забыл про нас и уехал домой с ключом.

Сидеть и ждать было все сложнее. И физически неудобно, и хотелось домой, и напрягала неизвестность. Я переживала из-за мамы, которая всегда знала, когда меня ждать, и сейчас, скорее всего, тревожилась из-за моего внезапного исчезновения, воображая всякие ужасы. Да и находиться в одном зале с Мишкой было неприятно. Пока он, как и все, был занят, но неизвестно, что может прийти ему в голову, просиди мы тут еще час.

Постепенно с уроками все справились, и по залу началось брожение. Кто-то плакал в углу, кто-то кого-то успокаивал, кто-то послушно подметал пол, кто-то качался на канате, кто-то с громким стуком кидал мяч в кольцо, кто-то просто спал на матах, кто-то по-прежнему сидел над тетрадками.

Неожиданно один из Мишкиных друзей, давно ходивший туда-сюда по скамейкам вдоль огромных окон, крикнул, что знает, как можно выбраться отсюда: «Проще простого – через окно!» Идея была неоригинальной – куда уж очевиднее, если зал находится на первом этаже. Но сама мысль, что можно сбежать и этим прекратить наше заточение, оказалась его ноу-хау. Пока он это не проговорил, все предпочитали терпеть, не видя выхода не из зала, а из самой ситуации. Она представлялась неразрешимой, оставалось только страдать и ждать, когда кто-то придет и освободит нас. Или накажет.

А оказалось, выход есть. Долгожданная свобода замаячила перед нами. Уйти действительно можно было через окно, предварительно запрыгнув на ненавистного гимнастического коня, который вечно стоял в углу и теперь наконец-то пригодился для важного дела. Затем требовалось отогнуть в одном месте железную сетку, которой были защищены огромные окна зала. Мишкин друг, немедленно проделав все это, легко открыл щеколду на форточке. Форточка была достаточно большой, чтобы в нее смог пролезть даже Димдимыч – не дай бог, конечно. Картинка пролезающего через форточку разъяренного Димдимыча насмешила, но заставила всех поторопиться. Мы быстро собрали вещи и один за другим полезли в окно.