Книга Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе, страница 52 – Аля Кружинина

В конце октября руководство школы решило отправить наш класс на экскурсию в Пушкинский лицей. Все очень обрадовались. Но совсем не потому, что были без ума от Пушкина и его лицейской истории, а потому что лучше поездка в Лицей, чем уроки. И домашку не зададут, а значит, целый день можно отдыхать. Наверное, я одна искренне радовалась экскурсии, как самая наивная дура в глазах остальных. Но это же был мой Пушкин! И он так был сейчас кстати! Я волновалась, иногда мне казалось, что все едут не на экскурсию, а в гости к нам – ко мне и к Пушкину. Я хотела, чтобы одноклассникам понравился мой Александр Сергеевич и чтобы они узнали, что на самом деле он вовсе не памятник, не учебник и не тяжелый многотомник, а обычный, просто очень талантливый, а еще страстный, легкий, умный, влюбчивый, ранимый и просто замечательный человек. Я хотела, чтобы они поняли это и полюбили его, как я, ведь так приятно, когда тебя любят. Он должен был сделать их лучше. И может, они перестанут тогда доводить меня.

Но что-то пошло не так. Пытаюсь вспомнить, когда именно началось это «не так». Утром все собрались у школы нарядные, как просила завуч, в возбужденном предвкушении. В автобусе тоже все было как всегда. Димдимыч поехать не смог, и с нами была учительница русского языка. Она смотрела за поведением, но сильно напрягаться ей не приходилось. Было еще рано, и класс наполовину дремал, наполовину о чем-то шептался, не нарушая общую тишину.

Началось все уже во время экскурсии. Часть класса внимательно слушала экскурсовода, а остальные, включая Мишку с его свитой, а также Масика и еще нескольких человек, перешептывались о чем-то своем, противно хихикая в задних рядах, и мешали. Замечания экскурсовода не помогали, я все больше раздражалась и в какой-то момент обернулась, надеясь гневным взглядом урезонить эту компанию. И тут все увидела. Кто-то особо догадливый привез с собой бутылку пива, а может, и не одну. И теперь они передавали ее друг другу, по очереди прикладываясь. Старались пить незаметно, наклоняясь, отворачиваясь, приседая, чтобы никто не заметил.

Прямо в Лицее. Прямо на глазах у Пушкина. Сразу все потеряло смысл и стало очень больно. Ярость переполнила меня. В голове крутилось без остановки: «Вандалы, вандалы, вандалы…» Да, так и есть – для меня то, что они творили, было равносильно убийству. И это не громкие слова. Их пустили, им доверили, а они… Все портят, тупые твари! Им все равно, где они и что происходит вокруг – в музее или кочегарке. Лишь бы нажраться и ржать потом по любому поводу. Как дикие звери, они вырвались на свободу и наслаждались ею, наплевав на всех и все. Такие же скоты гадят в подъездах, ссут на стены в тамбурах, не задумываясь, что вокруг есть люди, которым потом с этим жить.

И ярость моя была бессильна. Я ничего не могла с этим сделать. Я не смогла тогда защитить любимого Пушкина и его Лицей. Я привела врагов в его дом и оказалась беспомощна перед ними. Что я могла? Пожаловаться на них? Но я по природе не стукач, и наябедничать, тем более чужим людям, не пришло мне в голову. Сор из избы не выносят. Ведь это все-таки был мой класс, и я его часть. И разбираться с этим надо дома и без посторонних участников.

Я не помню, чем закончилась эта поездка. Но прекрасно помню, что произошло на следующий день.