Книга Призрачная империя, страница 44 – Рина Харос

Я вновь услышал вкрадчивый смех и увидел белую тень, скользнувшую по стене и скрывшуюся в многочисленных коридорах. Дверь была покрыта глубокими царапинами, со щитка стекали капли растаявшего инея.

Отец Дмитрий врал.

Это был не сон.

Солнце высоко стояло над горизонтом, освещая заснеженную тропу заплутавшим путникам, которые набрались храбрости и решили выбраться из теплых домов в такую непогоду. Народ сновал туда-сюда и предавался веселью – кто-то лепил во дворах соседних домов снеговика, пыхтя и спотыкаясь в попытках сделать ком побольше, где-то вдалеке слышался звук лязгающих о лед железных прутьев санок.

Дочери еще спали, а Андрей и Ефим отправились в церковь на воскресную службу. Я отказалась идти, сославшись на то, что плохо себя чувствую после отъезда Гриши, что не было ложью – проплакала всю ночь, вгрызаясь зубами в одеяло, стараясь заглушить рвущиеся наружу крики боли. Мое дитя отняли, отослав прочь от семьи, внушая ложь о том, что это для его же блага, но я знала, чувствовала, что в пансионате для сына откроются новые дороги, которые даруют величие.

Несколько недель втайне от всех я ходила к местной гадалке, которая отливала воск на воде и смотрела в будущее. Морщинистая старушка лет семидесяти сидела на обшарпанном диване в окружении мощей и икон, вторя, словно молитву, что они помогают. Их взгляды, полные упрека, пробуждали магию с новой силой. Она не брала деньги, только что-то из еды, поскольку в силу возраста не могла выбираться из дома, тем более в такую непогоду, которая, словно вихрь, налетела на наше селение.

И вот сейчас я попросила соседку присмотреть за спящими дочерями, обронив фразу, что обещала помочь Анне, монахине из церкви, прибраться после утренней молитвы. Женщина едва ли поверила в мои слова – брови скептически сошлись на переносице, руки уперлись в бока, но хватило ума промолчать. Она лишь разочарованно вздохнула, когда я вышла из избы и прикрыла за собой дверь.

Уж лучше пусть думает, что я бегаю к любовнику, чем к гадалке.

Дети и взрослые резвились в заснеженных сугробах, что сыграло только на руку – никто не обращал внимания на мою сгорбленную фигуру, которая скрылась по закоулкам, приближаясь к заветному дому на отшибе селения. Здесь все звуки стихли, даже птицы, казалось, не щебетали, приветствуя зиму, только скрип валенок о снег сопровождал всю дорогу. Я пару раз обернулась, убедившись, что никто не следит, робко постучала три раза и услышала по ту сторону двери шарканье тапочек о пол и старческое кряхтение.

– Да проходь уже, зачем стучися, – голос, словно отсыревшие прогнившие доски, послышался совсем рядом, а затем дверь распахнулась настежь – в нос ударил запах пыли, старческой кожи и свежей выпечки. Я осторожно переступила порог и оглянулась через плечо, все еще чувствуя себя некомфортно, будто кто-то следил за моими передвижениями. Лишь когда дверь захлопнулась, позволила расслабить напряженные плечи и робко улыбнуться женщине, которая смотрела одним светлым глазом, второй был прикрыт черной рваной тряпкой, скрывающей пустоту. Гадалка получила увечье, когда жители селения ворвались в ее дом и попытались убить, но сила ведьмы была так сильна, что умертвила двоих взрослых мужчин одним щелчком пальцев, и это подействовало отрезвляюще для остальных. Перед ними стояла старая женщина с вилкой в глазу, по лицу которой стекала кровь, но она не подала и виду, что ей больно. Ведьма поклялась, что если кто-то еще появится на пороге дома, то она проклянет, не моргнув и единственным уцелевшим глазом.