Книга Призрачная империя, страница 97 – Рина Харос

– Какого же?

– Первый танец – связующее звено с другими актами милосердия дамы партнерам. Она может даровать минуту своего драгоценного времени еще многим, но это ли столь важно? Нет. Ценнее то, что последний танец, как правило, достается тому, кто уже владеет сердцем девушки.

– Кто тебе сказал такую глупость? – Я попыталась скрыть робость и стеснение от услышанных слов за напускной грубостью.

– Сам. Поправь меня, если не прав.

Азаров продолжал держать ладонь на весу, ожидая решения. Я робко коснулась его руки, почувствовав, как смыкаются пальцы мужчины вокруг моих, словно захлопнулся капкан.

Он повел меня на середину комнаты, где светила ночная луна и обнимала своими лучами, укрывая от зла и разочарования. Азаров положил одну ладонь на талию, другой продолжал сжимать мои пальцы. Он медленно начал раскачиваться из стороны в сторону, стирая все грани правил в обществе.

– Мы должны танцевать вальс, – деликатно напомнила я, но поддалась моменту и вторила движениям Григория.

– Просто наслаждайся моментом, императрица.

Я хотела было возразить, но передумала, растворившись в моменте.

Ценнее то, что последний танец, как правило, достается тому, кто уже владеет сердцем девушки.

А потом все рухнуло, как карточный домик. Азаров день за днем начал отдаляться, находя глупые отговорки, почему не может уделить пару минут общению. Каждый раз, когда видел мой силуэт, разворачивался и быстрым шагом скрывался за массивными дверями. Я пыталась выловить мужчину и поговорить, что вызвало такую разительную перемену в его поведении, но не могла – Гриша ускользал так же быстро, как и появлялся.

Ольга, дочь императора, с которой мы росли с ранних лет вместе, стала частым гостем в нашем доме – разговоры с ней успокаивали душу, а слова, что Азаров следит из окна за нашими прогулками, даровали сердцу надежду, что это всего лишь временные трудности.

Часто я лежала в кровати без сна и ломала голову, что послужило такому изменению: то, что Азаров понял, что я начинаю в него влюбляться, или то, что испытывал подобные чувства ко мне?

Прошел месяц, два, и за все это время мы поговорили от силы раза три – один раз Григорий сказал, что у меня красивое платье, а остальные два – что на улице собирается дождь.

Между нами витало напряжение, от которого хотелось выть, пока не наступил день Ивана Купалы, что все расставил по своим местам.

Осталось дождаться Олю, которая приедет со дня на день погостить в честь праздника.

Не смей к ней приближаться, мальчишка. Иначе все, что мне останется сделать, – убить.

Я не мог понять, отчего эти слова ржавым колом вколачиваются в мою голову каждый раз, когда оказываюсь рядом с Сашей. В ту ночь, когда мы танцевали после ее дня рождения, я вернулся в свою комнату и встретил в отражении зеркала девушку, которая смотрела с сожалением и состраданием. Да только в призрачных глазах не было акта милосердия – ее губы плотно поджались, ладони на животе сжались в кулаки, а сама она будто была готова вгрызться мне в глотку.

Что-то знакомое промелькнуло в ее силуэте, но я тут же потерял связующую нить, когда она прошептала до боли и отвращения знакомую фразу, а затем просто растворилась. Я свел это на галлюцинации от усталости, поэтому умылся холодной водой, лег в кровать и моментально уснул. Да только проспать удалось недолго.